Санаторий

Серый всматривался в потолок. С шершавой поверхности, побеленной негашеной известью, свисали тонкие нити паутины. Нити покачивались. Но не от сквозняка, которого не могло быть в закупоренном подземелье, а от потоков углекислоты, выдыхаемой спящими дикарями. Те спали неспокойно. Раздавалось какое-то странное подвывание или мычание. Это был Желудь. Хлыщ во сне разговаривал и причмокивал, стараясь подгрести под себя воображаемую подушку. Проще всех спал Корень — вытянувшись, лежа на спине, безмятежно раскинув ноги и руки, храпел неимоверно, с посвистом, с подхлебом. “Спят битюги, — подумал Серый, — им все хоть бы хны”. Он ругал друзей, а злился на себя. Первая ночь за несколько недель, когда коридорный спать не мешает, а ему не спится. “Обойденный я элемент, как говорит Корень, никчемный, — перешел на себя Серый. — Смычок неканифоленный”. Больше всего он боялся сойти с ума. Кто-то ему сказал, что если есть страх сойти с ума, то, значит, расположение имеешь. Да что — кто-то, Хлыщ и сказал. Не со зла, так, для интереса.

— У-у, — завопил Желудь.

Хоть бы коридорный пришел, разбудил их. Сам, наверное, устал и спит в санитарной. А может, распоряжение поступило?

— Что же ты не спишь? — раздался вопрос.

— Это ты, Корень? Ты не во сне? — спросил Серый.

— Какой тут сон. Каждые пять минут просыпаюсь.

— Ну уж, пять минут. Храпишь без задних ног.

Корень промолчал.

— Корень, ты же видишь, все провалилось. Сколько времени прошло.

— Ничего, ничего. Вон, смотри, сегодня уже и не будят. А завтра, глядишь… — не докончил Корень.

— Ты еще скажи, что все к лучшему, — перебил его Серый и добавил: — Коридорный, наверное, устал каждую ночь орать.

— Все равно, нужно ждать, сколько договорились. А дальше что-нибудь придумаем. Не отчаивайся…

— Слушай, Корень, ты не спи. Ты поговори со мной или расскажи что-нибудь. Тяжело мне одному не спать. Расскажи про бомбу. А я усну.

— Ладно, слушай. Было это во время трехлетней кампании. Меня со студенческой скамьи призвали. Попали мы в окружение. Патроны на исходе, снарядов вообще нет. Вызвал меня командир и спрашивает: “Рядовой Рубак, ты у нас химик?” Я отвечаю, что, мол, химик-то я химик, а только полного образования получить не успел. “Ничего, — говорит командир, — вот тебе двадцать четыре часа, сделаешь бомбу. Если бомба получится приличная, к званию бакалавра представлю”. Я у него, конечно, поинтересовался, не выдаст ли он еще чего-нибудь, кроме двадцати четырех часов. А он мне и сказал: “Ищи сам, что найдешь, твое. Только не сделаешь бомбу, первым в прорыв по минному полю пойдешь”. Очень он был строг ко мне. Прошли двадцать четыре часа, сделал я бомбу, сам не знаю как. Вызывает меня командир и спрашивает: “Ну что, Рубак, сделал бомбу?” Сделал, я говорю, только испытать не успел. Командир очень сильно удивился. “Я, можно сказать, пошутил, — говорит он. — У меня такая привычка: когда туго, шутить. Раз сделал, будем испытывать. Ты, я вижу, тоже юморист”. Метрах в пятидесяти от КП стояла вековая секвойя. Зарыли мы под нее бомбу. Человек десять интересующихся помогали мне. Я командиру говорю, пусть, мол, они все отойдут метров на тридцать, в траншею залягут. Он смеется. А я волнуюсь, вдруг она вообще не взорвется. Не стали они далеко отходить, а так, залегли невдалеке. Я вставил шнур, поджег его и отбежал куда подальше. Залег, руками голову прикрыл. Время идет, а бомба моя молчит. Я прикинул — по всем срокам должна уже была взорваться, но лежу дальше. Командир же мой оскорбительно встал во весь рост и шутки отпускать начал. В этот момент и долбануло. В общем, КП как корова языком слизала. Двоих убило, а командира мы потом нашли. Его контузило только слегка. А как из окружения мы вышли, командир по команде донесение про мою бомбу пустил. Через год мне присвоили звание бакалавра химических наук. Слышь, Серый? Спишь, что ли?

— Да какое там спишь, — ответил Серый. — Хорошо тебе, Корень, ты хоть рассказы сочинять можешь. Тебе здесь даже полезно. Думай, сколько хочешь. Думать не воспрещается. А я? Мне что делать? Слушай, Корень, может, ты бомбу сделаешь? Подорвем все к чертовой матери.

— А какой смысл? — спросил Корень.