Санаторий

И все же при мысли об отъезде ее охватывает странное чувство, ведь она не только покидает это место, но оставляет здесь и многое другое – Айзека, Лору и ту версию правды, которую она так долго носила в себе, которая определила всю ее жизнь. Теперь ей предстоит начать другую жизнь.

– Я больше беспокоюсь о тебе, – говорит она. – Тебе не больно ходить?

– Уже полегче.

Уилл подносит руку к животу.

Такой характерный для него жест – мол, все это несерьезно. И Элин внезапно охватывает желание его обнять. Прикоснуться к нему и открыться. Раньше она всегда сопротивлялась подобным желаниям.

Притянув Уилла к себе, она неловко обнимает его, вдыхая такой знакомый запах его кожи.

– Прости за все, что случилось. – Собственный голос кажется чужим. – Я не хотела тебя втягивать. Ты… ты так много для меня значишь.

– Я знаю, – шепчет Уилл ей в волосы. – Все закончилось. Мы можем двигаться дальше.

– Кстати, – Элин отстраняется, расстегивает сумку и вынимает журнал. Обложка смялась, и Элин разглаживает ее пальцами.

Уилл рассматривает обложку. Это известный журнал о дизайне интерьеров.

– Где ты его взяла?

– В супермаркете, в Кране. Обошелся в двадцать фунтов, но… – Элин листает страницы и находит то, что искала. – Вот, – тыкает она в страницу. – Этот диван. Что скажешь?

– В каком смысле?

– Для нашего нового дома.

Секунду Уилл молчит, а потом улыбается:

– Мне нравится.

Элин уже собирается ответить, но тут в кармане вибрирует телефон.

Она вытаскивает его и смотрит на экран.

– Что там? – заглядывает ей через плечо Уилл.

– Это по работе. – Она читает слова на экране. – Мне предлагают продлить отпуск из-за Айзека, но хотят получить мое решение на следующей неделе.

Уилл кивает и смотрит в окно. Элин тоже. Они почти достигли подножия долины. Шале уступили место домам и заснеженным виноградникам. Видны лишь некоторые лозы, тонкие и темные, которые пробиваются из-под снега.

Уилл снова поворачивается к ней:

– И ты приняла решение?

– Похоже на то.

Пассажир рядом с ними открывает окно. Элин поднимает голову, и ее лицо обдувает прохладный ветерок. Март еще не наступил, но Элин уже чувствует в воздухе запах весны.

Новой жизни.

Эпилог

Он едет в следующей кабинке фуникулера.

Им стоит только оглянуться, и они его заметят. Он единственный из всех пассажиров прислонился к окну спиной и не смотрит на пейзаж.

Перед ним небольшая группа арабов. Они передают по кругу бутылку воды и быстро переговариваются.

Время от времени они указывают на что-то сквозь грязное стекло – шале, церковь, развалины какого-нибудь сарая. Его они не замечают. Никто на него не смотрит.

Позади него швейцарская семья – мать, отец и две девочки не старше десяти. Девочки одеты в яркие лыжные костюмы, и радужные полосы сминаются при каждом движении. Та девочка, что помладше, рыжая и веснушчатая, жует набитый всякой всячиной багет, прижавшись щекой к груди старшей сестры.

Мать фотографирует их, а отец раздраженно вздыхает. В руках у него лыжные палки, за спиной рюкзак, а через руку перекинуто толстое пальто.

Да, никто не смотрит на него, когда он вытягивает голову из-за спин арабов, чтобы взглянуть на Элин.

Она улыбается и жестикулирует, разговаривая со своим бойфрендом. Явно в приподнятом настроении, такой он не видел ее уже долгое время.

Она его не замечает, как не замечала в отеле, не заметила у бассейна для ныряния. Не заметила, чья рука лежала у нее на спине. Чья рука ее толкнула.

Ну и хорошо. Его вполне устраивает анонимность. Спешить ведь некуда.

Лучше всего дождаться того, когда человек расслабится, чтобы застать его врасплох.

Это самый сладкий момент.

Крохотное пространство между счастьем и страхом.