Читаем Санаторий на станции Т. полностью

Коридор плавно перетекал в галерею. Сплошной ряд окон по обеим сторонам ее впускал свет и свежий воздух. Запах лечебницы ослабел. Галерея вывела меня в маленькую ротонду перед столовой — место, которое тогда по вечерам становилось танцевальным залом. Легкий дух свежей выпечки привычно наполнял пустое сейчас помещение. Я прошла по натертому паркету до середины круглого зала. Своды его, как и прежде, поддерживались в центре массивной деревянной колонной. Я прислонилась к ее теплому, шершавому боку. Защемило в груди. Где-то, глубоко внутри меня неуверенно зазвучала мелодия. Оказывается, тело ничего не забыло. Мне даже не было необходимости закрывать глаза, чтобы вернуть прошлое. Ведь все в этом зале было как прежде! Даже паркет, который помнил наши плавные шаги под музыку!

Не знаю, сколько я простояла в оцепенении. Вдруг живая трель, которая вырвалась из электрического звонка, расколола усыпляющую мелодию прошлого. Это был знакомый сигнал, приглашающий ребят на полдник. Трель звонка как будто включила неторопливое шарканье войлочных тапочек, производимое десятками ног. Это было что-то новенькое! Прежде наша гвардия неслась в столовую лошадиным галопом. Шарканье между тем усилилось и, наконец, из галереи в зал выплеснулась вереница стариков и старух. Они держали в нетвердых руках одинаково зеленые эмалированные кружки. Некоторые старики грузно опирались на палки. Другие шли с доступной им живостью, громко переговариваясь друг с другом.

Стариков было человек двадцать-тридцать. Среди них я заметила и садовника. Он держал ведерко, наполненное ягодами шиповника, и от дрожания его руки несколько кроваво-темных бусин упали на пол и покатились к колонне, где стояла я.

— Кого-то ищете, уважаемая? — добродушно, с легкой хрипотцой в голосе поинтересовался он, заметив постороннего человека.

Я не нашлась, что ответить, все еще не понимая, что означает увиденная мною картина. Почему все они, такие немощные и старые, пришли в мой танцевальный зал. Мгновенное превращение подростков в стариков — ожившая метафора романа ужасов — подталкивало меня к истине, которой сопротивлялось сознание.

Старик между тем перехватил ведерко другой рукой, и я заметила, что у него не хватает пальцев. Не дождавшись от меня ответа, он высказал новое предположение:

— А, может, девушка, тоже решили бросить якорь в нашу гавань, в дом престарелых? — Старик приблизил ко мне замутненные катарактой глаза и покачал головой, — Нет, пожалуй, еще рановато. Но лет через десять добро пожаловать в этот гальюн!

Я узнала Беспалого. Теперь он показался мне приветливым и на, свой лад, остроумным стариком. Но не это узнавание сразило меня. Беспалый, пусть по ошибке, пригласил мою особу в дом престарелых, который ныне разместился в здании юношеского санатория. Престарелых!

Я шла к своей юности, и не заметила поворот, уводящий меня от нее.

Старый боцман не особенно ошибся в моих годах. Мне действительно пора собирать котомку в обратный путь. Я вытряхнула из сумки газеты, и, опустив голову, побрела к выходу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Лживый язык
Лживый язык

Когда Адам Вудс устраивается на работу личным помощником к писателю-затворнику Гордону Крейсу, вот уже тридцать лет не покидающему свое венецианское палаццо, он не догадывается, какой страшный сюрприз подбросила ему судьба. Не догадывается он и о своем поразительном внешнем сходстве с бывшим «близким другом» и квартирантом Крейса, умершим несколько лет назад при загадочных обстоятельствах.Адам, твердо решивший начать свою писательскую карьеру с написания биографии своего таинственного хозяина, намерен сыграть свою «большую» игру. Он чувствует себя королем на шахматной доске жизни и даже не подозревает, что ему предназначена совершенно другая роль..Что случится, если пешка и король поменяются местами? Кто выйдет победителем, а кто окажется побежденным?

Эндрю Уилсон

Современная русская и зарубежная проза / Триллеры / Современная проза / Детективы / Проза