Санаториум (сборник)

Вдова же, делать нечего, продолжала жить в позоре, предполагаемая жена своего сына и жена собаки, квартиру-то в городе она сдала и купила даже сильно хромой велосипед и ездила на нем на станцию, и ее с участка провожал тоскливый вой двух заранее тоскующих существ. Они по ней тосковали в ее краткие отлучки, а уж в длинные поездки в Москву она убиралась всегда тайно, боясь поселковых, всегда на ночь глядя, когда огоньки гасли, мчалась на велосипеде, возбуждая всех чужих собак по пути (которые глушили своих ее зверей). И возвращалась она ранним днем, видимо, уже с пенсией или с платой за квартиру.

Своей единственной собеседнице, козиной матери, она тоже ничего не рассказывала нового, все больше слушала и кивала, глядя своими отсутствующими глазами в лицо Татьяны, и с каждым годом она все больше ссыхалась, а годов этих было ровным счетом десять.

Как-то однажды вдруг никого не оказалось в доме, и всё.

То ли мать почувствовала приближение своего конца, то ли ее сын-собака захворал и она вызвала ночью скорую, но как? К Тане, козьей матери, она не обращалась, а ведь именно с ней у нее был единственный контакт. Но как-то собачья мать справилась, смерть не застала ее врасплох, она заранее приняла меры, оформила своего Сережу в ПНИ, психоневрологический интернат, чего раньше не хотела делать ни за что (козиная мать неоднократно заводила такой разговор, всем же будет легче, а дети неблагодарные твари, вот взять хотя бы мою, которая чертей гоняет, – но жена собаки один раз ответила, что их там, в ПНИ, мучают, колют им галоперидол, их парализует, и конец. Убивают. Там Освенцим, добавила она).

Всё, исчезла мать, исчез собака-сын и собака Джерри, ее мужья, дым больше не курился над крышей домика, и претендент там не поселился, потому что все уже было разграблено и разбито поселком, да и домишка почти развалился, причем очень быстро. Как будто это она поддерживала его своими тощими плечами, она, жена собаки.

Окна и двери поженили местные алкаши, а вещи растащили и раньше, причем соседушки, племя. Одна семейка протоптала дорожку, а остальные всполошились, как же так, нам ничего, а им всё. Все оставленное без охраны разъест разум племени, в том числе и человеческий материал, заметьте. Заметьте.

Испытательный срок, и всё

Интересно, что в чужом дому одни чувствуют себя хорошо, и хозяевам именно такая позиция нравится. Другие же, придя, чувствуют себя стесненно, как-то жмутся, и хозяева тоже ощущают эту стесненность, и им это неприятно, скорей бы ушел.

И вот, когда мужчина входит к женщине как хозяин в первый же раз (это че у тебя, выкинем), баба на это всегда покупается и начинает бормотать, что собиралась, но все некогда. Слово «выкинем» вселяет в нее надежду, что ли.

И вот он, такой, приходит, деловой, все схватывающий, «что у тебя парень не спит, телик смотрит», и кругом одни соображения. Пошел в уборную и в результате на следующий день опять пришел (а предыдущий вечер кончился на том, что переночевали вместе) и принес седло от унитаза! Затем, ища места для своей сумки в прихожей, увидел дверцы, это что, стенной шкаф, открыл, посыпались какие-то папки (Лара работала в газете), выпал тяжелый ящик, раскрылся.

– Это не место, – поднимая ящик, сказал мужик, – вообще тут нет места, отдельная квартира называется.

С грузом на плече он подошел к приоткрытому окну и вывалил ящик наружу. Попутно сковырнул кастрюлю и горшок с цветком с подоконника. Разлился борщ, посыпалась сухая земля.

Пока женщина вытирала пол и подоконник, мужчина пришел с еще одним ящиком.

– Погоди, это нужно, – крикнула она и перехватила ящик.

– Ну я тогда не знаю, – с вызовом произнес он и пошел в прихожую.

Она испугалась – сейчас этот уйдет – и, поставив ящик под детскую тахту, кинулась за ним следом, но передумала останавливать посетителя, а мимо него помчалась с третьего этажа. Там, внизу, она стала разбирать все выпавшее из выкинутого ящика. Это была старая обувь. «Хорошо что поздно, – подумала она, таща груду мокрых вонючих туфель и стоптанных сапог в помойку, – никто не заметил». Среди оставшегося на тротуаре в следующий заход она вдруг обнаружила новые детские сапоги – как раз Димке на эту зиму! Подруга подарила, ее парню осенью новые сапоги оказались малы. И валенки мокрые пришлось взять, пригодятся Димке.

Вернулась радостная домой, увидела, что мужчина доедает со сковородки холодную жареную картошку с котлетами – Димка опять ничего не поел, – и радостно сообщила, что вот где нашлись еще год назад подаренные сапоги! Для этого надо было выкинуть, ага?

Тот, к кому она обращалась, только дернул плечом.

И ни слова про то, что все было расшвыряно по мокрому тротуару и по лужам, тем более у соседей под окнами, хорошо, что уже все спали. И валенки быстро спрятала в тот же шкаф, пока этот стоял спиной и ел, почему-то ножиком и пальцем.

А, вся посуда стоит после вчерашнего в раковине! Сам же и сложил все туда.

Но сегодня он этим брезгует.

– И еще выкину, – с набитым ртом сказал едок, – все из шкафа, завтра.