Боже! Подумать только, я могла считать этих людей цивилизованными! Я посетила кремацию Джонатана Сингха, намереваясь умолить его мать отдать мне пепел Фелисити, если он у нее. Я была убеждена в том, что, увидев, как ее собственный сын обращается в пепел, она сумеет меня понять.
Я стояла в стороне от остальных женщин, дабы ничем не помешать ритуалу. Но еще до того, как решила, к кому из облаченных в белое женщин мне следует подойти, от толпы отделилась вдова и взошла на погребальный костер, то была вдова Джонатана в красном свадебном сари. Словно в трансе, она легла на его тело, и ее покрыли поленьями. Богатая семья может позволить себе столько дерева, чтобы хватило для полного сожжения сразу двух тел.
Содрогаясь, я смотрела на то, как члены этой состоятельной семьи спокойно укладывают поленья, слой за слоем, поверх живой женщины, а затем поджигают погребальный костер с четырех сторон. Она не шевельнулась и не издала ни звука, пока двое мужчин придавливали ее концами длинных бамбуковых шестов. Огонь взметнулся, и я подумала, что женщина, должно быть, впала в бессознательное состояние, одурманенная дымом, но тут она закричала. Это был гортанный, пронизывающий, животный звук, и одна рука взметнулась над поленьями. Но груз был слишком велик, чтобы выбраться, а те, что стояли возле костра, были готовы удержать ее в огне. Два тела почернели и сморщились, тая и сплавляясь воедино. То ли огонь вызвал сокращение мышц, то ли она сама так долго боролась и корчилась в пламени?
Этот древний обычай, называемый «сати», истинная мерзость, и меня просто передергивает при воспоминании. Британскими законами он запрещен, но предотвратить отдельные случаи совершенно невозможно. Да мы и не отслеживаем эти варварские обряды. Я стояла неподвижно у ревущего пламени, пока от гари не запершило в горле. Острый запах горящей плоти лишал сил. Крик исторгся из моего горла, когда, ближе к концу, самый близкий родственник покойного с остриженными волосами разбил почерневшие черепа, чтобы высвободить их души. С Фелисити они поступили так же?
Мой мозг разрывался, я не могла ни о чем думать. Сейчас, в начале жаркого сезона, зубы мои стучат, а тело дрожит, не желая согреваться. Чарли плачет и плачет, и мне не удается его успокоить.
Апрель 1858
Не могу избавиться от тех образов — мне снится сати; я просыпаюсь, и сердце колотится в груди. Теперь мне больно принимать деньги от этой семьи. Я не хочу растить Чарли на этой языческой земле.
Нужно отбросить гордость и написать матери.
Апрель 1858