Сандро, не плачь! (СИ)

— Не думай об этом, — отмахнулся он. — Самое главное, что тебе он пришёлся по душе. Тебя это ни к чему не обязывает, — добавил он зачем-то, хотя, положа руку на сердце, многое отдал бы за то, чтобы заставить её почувствовать себя хоть капельку чем-то обязанной ему.

— А ведь я тоже приготовила для тебя подарок! — спохватилась Кетеван и расстегнула свою сумочку. — Целый месяц над ним корпела, между прочим — цени мою жертву, — и смущённо улыбнулась, давая понять, что шутит.

Это был шарф. Тёплый шерстяной шарф, который она связала для него своими собственными руками…

— Чтобы он всегда согревал тебя в морозы, — добавила она, искренне любуясь своим творением и уже пытаясь завязать шарф на его шее, чтобы взглянуть, как он будет смотреться.

А Белецкого вдруг будто озарило. Точнее — торкнуло. Он увидел себя и Кетеван со стороны: оставшись вдвоём в пустой комнате в новогоднюю ночь, они дарят друг другу подарки, её руки обвивают его шею… А между тем, Аслан по-прежнему существует, он никуда не делся. Это о нём она мечтает, о нём плачет, его имя шепчет перед сном и пишет на бумажке, загадывая заветное желание…

Он резко отбросил руки Кетеван, буквально оттолкнул её от себя.

— Сандро, что… что случилось? — опешила она. — Тебе не понравилось?

— Ты бы мне ещё рукавички связала, — со всей язвительностью, на которую только был способен, произнёс Белецкий. — Как младшему братику, чтобы не простужался и сопельки не текли. Как ты тогда обо мне сказала?.. Швило?.. Ну, так “швило” и есть… Ребёнок. Дитятко неразумное. Ты же именно таким меня воспринимаешь? И Аслану своему так про меня рассказываешь? — он распалялся всё больше и больше. — Или вы вообще обо мне не говорите? Хотя да, кто я такой, чтобы даже упоминать обо мне… Кто-то вроде евнуха в чужой спальне! Абсолютно безгрешный и безопасный, очень удобный "друг"… Да только вот я ни хрена не евнух, слышишь?! И ты даже представить себе не можешь, что я мечтаю сделать с тобой… и как…

— Дурак, — обиделась Кетеван, бледнея на глазах. Развернулась, чтобы уйти, но он уже опомнился и ужаснулся тому, что сказал. Сделал быстрый шаг, преграждая ей дорогу, и притиснул девушку к стене. Жёстко, почти грубо. Она затихла и смотрела на него испуганно. Он взволнованно дышал, не отрывая взгляда от её губ. “Поцеловать… надо сейчас же её поцеловать”, - стучало у него в висках, но он всё не решался. Хотя знал, интуитивно чувствовал, что если захочет и сделает это — она не оттолкнёт его в данный момент. А впрочем, плевать. Если бы он действительно решился поцеловать её, ему было бы абсолютно всё равно, даже если бы она сопротивлялась и кричала.

…Он не стал этого делать. Отступил назад, выпуская Кетеван из захвата, и понял, что силы его совершенно оставили.

— Чего ты хочешь от меня, Кети? — выдохнул он с отчаянием, привалившись спиной к стене, медленно опустился на корточки и прикрыл в изнеможении глаза. — Ты же видишь, ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Зачем ты меня приручила? К чему все эти игры? Взгляды? Прикосновения и объятия? Подарки?! — он изо всех сил сдерживался, боясь позорно разрыдаться, как малый ребёнок. Вот тогда действительно получится самый настоящий “швило”…

— Если ты и в самом деле видишь во мне просто друга… то отпусти меня, пожалуйста. Не давай надежды. Не режь по живому…

Она аккуратно присела на корточки с ним рядом и осторожно провела ладонями по его щекам.

— Сандро…

Белецкий открыл глаза.

— Я так больше не могу… — прошептал он.

— Я не хотела, чтобы так вышло, — пролепетала она растерянно и виновато, с болью всматриваясь в его синие глаза, потемневшие от долго сдерживаемых, так и не пролитых слёз. — Я… совсем запуталась.

— Запуталась? — переспросил он.

— Да, я… я не знаю, что к тебе чувствую. Я люблю Аслана, но… ты мне тоже нравишься… правда… — выдохнула она. Ресницы её задрожали. — И меня это пугает. Я понимаю, что не должна… что это неправильно…

— Почему — неправильно? — заорал он, меняясь в лице. — Да что здесь неправильного?! Тебя тянет ко мне, меня… ты и так в курсе, так в чём проблема?!

— В том, что я люблю Аслана, — внезапно разозлившись, тоже закричала она, испепеляя его гневным вглядом. — Люблю! Слышишь? Только его одного! И буду любить до самой смерти!!!

“Но я другому отдана, — я буду век ему верна”, — некстати всплыли у него в голове пушкинские строки.

— Ну и катись ты к дьяволу, — выдохнул Белецкий устало, поднимаясь. Он словно подвёл для себя некую условную черту. Поставил точку. И в голове, и в сердце была мертвенная пустота. Ледяная стылость.

Вот и поговорили…

Он не помнил, как добрёл до комнаты Жорки, нашёл там на кровати в груде верхней одежды, сваленной друг на друга, свою куртку, как спустился по лестнице и вышел в ночь…

Перед тем, как дверь общаги за ним захлопнулась, в спину выстрелили строки из песни “Агаты Кристи”:

— Но я устал, окончен бой, беру портвейн, иду домой.
Окончен бой, зачах огонь и не осталось ничего…