Санейра Эмеральд. Заказ вожака

Сначала я попыталась прийти в себя, проморгалась и захлопнула челюсти, стараясь не выглядеть еще большей дурой. А после не могла уже быть собой, любовалась завораживающей красотой стоящего передо мной мужчины. Пылающее солнце красиво играло на влажных шелковистых волосах волка, делая их еще светлее и мягче, заставляло прикоснуться к ним и привести в легкий беспорядок, откинуть непослушные пряди со лба. Глаза волка казались темнее и насыщеннее, они поглощали весь свет в комнате, пожирали изумрудными огнями мою душу и остатки воли. Звериные омуты сейчас находились в пограничном состоянии, насмехались, получая удовлетворение от моего алого румянца, охватившего щеки, уши и шею, и опаляли своим жаром.

Но потом, после запредельного шока, я опустила глаза к торсу оборотня и еле сдержалась от восклицания. Практически все тело Аарона было покрыто бледными, изорванными и устрашающими шрамами. Большие и маленькие рваные белые полосы, покрывающие бронзовое мощное тело волка. Вновь, как и в прошлый раз, картинки кровавых боев и схваток затопили мой разум. Боль, страх, ярость и ужас. Именно эти эмоции оттеснили все остальные, не позволяя мне прийти в себя.

От кровавых видений я ощутила жалость и злость. Желание стереть белые отпечатки не позволяло здраво рассуждать. Единственное, что не давало мне подойти к Аарону и провести пальцами по шрамам, — осознание того, что мой порыв вряд ли кто-то оценит. Но стремление не уходило, оно росло в моей груди, затопляя все существо. В глазах застыли бисеринки непролитых слез, а сердце содрогнулось от давящей боли. Уже был сделан один неуверенный шаг к объекту моих раздумий, но на этом я и остановилась, удивленная сменой настроения волка.

Заметив, как я изменилась в лице, заменив восторженный румянец на бледность чистого полотна, Аарон недовольно поджал губы и стал яростно застегивать пуговицы на рубашке. Его движения были резкими и рваными, как и его шрамы, и заставляли меня кусать губы. Нет, ну почему он так поступает? Оборотень вновь закрывался от меня, снова становился жестким, грубым и властным мужчиной, который не потерпит жалости к себе от какой-то девчонки-магички.

Я обозвала себя полной идиоткой и быстро отвернулась к плите, чтобы не видеть эту сталь в прекрасных зеленых омутах, сжатые челюсти и ходящие желваки. Это было слишком больно.

Ему не нужна моя жалость, а шрамы, наверное, больная тема, которую я нечаянно задела. Но мне все равно не удавалось пересилить себя. Чувства, что поднимались во мне, штормовые и неконтролируемые, были сильнее меня. Во мне пробудилась чувственность, которая стремилась уничтожить боль, живущую в этом волке и делающую его таким страшным и жестоким.

И когда я стала такой эмоциональной идиоткой? Когда произошла эта стремительная метаморфоза, лишающая рациональности и заставляющая мечтать о высокомерном и вредном оборотне, который не признает ничьего авторитета, кроме своего, и которому важны лишь власть и сила.

Шрамы не делали Аарона обезображенным и некрасивым, отнюдь. Говорят, что они украшают мужчин, но Альфу они делали сильнее. Я представила оборотней, которых он победил, и прикинула, сколько энергии понадобилось для этого. Со шрамами этот мужчина становился лишь желаннее, как бы глупо это ни звучало, они придавали ему шарма и сексуальности, которые и так зашкаливали в этом оборотне.

Слова «как за каменной стеной» — именно они всплывали в моей голове, когда я видела Аарона. Да, он может быть тираном, вредным, насмехающимся подлецом, но магия Альфы просто так не проявляется. Магия выбрала именно его, и уже за это Рамоса можно считать великим. Он властный и могущественный, и именно эти качества позволяют его народу жить спокойно, без войн и нападений со стороны других империй. Ему пришлось заслужить уважение всех, кто его окружал, ведь каждый в нашем мире знал историю семьи Рамос и участь двух детей, ставших сиротами.

Когда я читала личное дело Аарона, целую ночь не могла уснуть — перед глазами мелькали образы, кровавые распри и лица двух мальчиков, которых лишили семьи и бросили в суровый и жестокий мир оборотней. Тонкостей и подробностей я не знала, никто не знал, потому в дела Ульбары не могли проникнуть даже стражи Нортона. Им просто никто бы этого не позволил: частная территория и разборки другой расы.

Достав плоскую белую фарфоровую тарелку, я положила в нее отбивные и направилась в обеденную залу. Аарон как раз сейчас жевал салат, но, кажется, не испытывал особого восторга по этому поводу. Его взгляд был немного рассеянным, будто Альфа смотрел в пустоту, туда, где нет ничего интересного и удивительного, где правят серость и обыденность. Глаза словно заволокла пелена из мыслей, не позволяющая пробиться сквозь волны размышлений и выводов. Неужели так невкусно? После трех лет практики я думала, что мне удалось хоть немного научиться готовить. Семур никогда не жаловался на мою стряпню.

Хотя после работы или на работе Сем мог спокойно съесть пенопласт и не почувствовать ничего странного. Бедный мой трудоголик-кузен…