Санин

Санин посмотрел в ее умные глаза на лице некрасивом, но все-таки мило окаймленном светлой косой, спущенной через плечо, и подумал: "А славная девушка!"

Соловейчик хотел метнуться, но вовремя испугался и притворился, будто он хотел взять папиросу со стола.

Гожиенко заметил его движение и, не отвечая Дубовой, сказал:

- Экой вы надоедливый, Соловейчик!

Соловейчик густо покраснел и заморгал глазами, на мгновение ставшими грустными и задумчивыми, точно в его робкой и затуманенной голове наконец мелькнула мысль о том, что его желание всем услужить и помочь вовсе не заслуживает таких резких обрываний.

- Да оставьте вы его в покое! - с досадой сказала Дубова.

В комнату быстро и шумно вошел Новиков.

- Ну, вот и я! - сказал он, радостно улыбаясь.

- Вижу, - ответил ему Санин. Новиков конфузливо улыбнулся и, пожимая руку, торопливо и точно оправдываясь, шепнул ему:

- У Лидии Петровны гости.

- А!..

- Ну, что ж, мы так и будем разговоры разговаривать? - сумрачно спросил технолог.

- Начнем, что ли...

- А разве еще не начинали? - обрадованно спросил Новиков, пожимая руки рабочим, которые торопливо вставали ему навстречу.

Им было неловко, что доктор, который в больнице на приеме обращался с ними свысока, подает им руку как товарищ.

- Да, с вами начнешь! - сквозь зубы неприятно проговорил Гожиенко.

- Итак, господа, нам всем, конечно, хотелось бы расширить свое миросозерцание, и так как мы находим, что лучший способ для самообразования и саморазвития есть систематическое чтение сообща и обмен мнений о прочитанном, то мы и решили основать небольшой кружок...

- Так-с, - вздохнул Писцов, весело оглядывая всех блестящими черными глазами.

- Вопрос теперь в том, что именно читать?.. Может быть, кто-нибудь предложит приблизительную программу?

Шафров поправил очки и медленно встал, держа в руках какую-то тетрадку.

- Я думаю, - начал он сухим и скучным голосом, - что наши чтения необходимо разделить на две части. Несомненно, что всякое развитие слагается из двух элементов: изучения жизни в ее эволюционном происхождении и изучения жизни как таковой...

- Шафров, говорите поскладнее, - отозвалась Дубова.

- Первое достигается путем чтения книг научно-исторического характера, а второе путем чтения художественной литературы, которая вводит нас внутрь жизни...

- Если мы будем говорить таким образом, то все загнем, - не унималась Дубова, и ласковая насмешка веселым огоньком загорелась у нее в глазах.

- Я стараюсь говорить так, чтобы всем было понятно... - возразил Шафров кротко.

- Ну Бог с вами... говорите как умеете... - махнула рукой Дубова.

Карсавина тоже ласково стала смеяться над Шафровым и от смеха закидывала назад голову так, что показывала полную белую шею. Смех у нее был звучный и контральтовый.

- Я составил программу, но читать ее, может быть, скучно, - взглядывая на Дубову, заторопился Шафров, - а потому предложу только для начала "Происхождение семьи" и параллельно Дарвина, а из беллетристики Толстого...

- Конечно, Толстого! - самодовольно согласился длинный фон Дейц, закуривая папиросу.

Шафров почему-то подождал, пока папироска задымилась, и методично продолжал:

- Чехова, Ибсена, Кнута Гамсуна...

- Да ведь мы уже все это читали! - удивилась Карсавина.

Юрий с влюбленным восхищением прислушался к ее полному голосу и сказал:

- Конечно!.. Шафров забывает, что он не на воскресных чтениях, и притом, что за странное смешение имен: Толстой и Кнут Гамсун...

Шафров спокойно и многословно привел несколько доводов в защиту своей программы, но никто не понял, что он хочет сказать.

- Нет, - возразил Юрий громко и решительно, чувствуя на себе особенный взгляд Карсавиной и радуясь ему, - я не согласен с вами...

И он начал излагать свой взгляд и чем дальше излагал, тем более и более напрягался, чтобы заслужить одобрение Карсавиной, чувствовал, что это ему удается, и безжалостно бил Шафрова даже в тех пунктах, в которых был не прочь с ним согласиться.

Ему начал возражать пухлый Гожиенко. Он считал себя образованнее, умнее и красноречивее всех и, устраивая этот кружок, больше всего желал сыграть в нем первую роль. Успех Юрия неприятно задел его и понудил выступить. Мнения Юрия не были раньше ему известны и потому он не мог спорить с ним во всем объеме, а только подхватывал слабые места и раздраженно упирал на них.

Завязался длинный и, очевидно, нескончаемый спор. Заговорили технолог, Иванов, Новиков, и скоро в табачном дыму мелькали уже раздраженные лица и слова перепутывались в запутанный и бесформенный хаос, в котором почти ничего нельзя было разобрать.

Дубова задумалась и молча смотрела на огонь лампы, а Карсавина, тоже почти не слушая, отворила свое окно в палисадник и, скрестив полные руки на груди, оперевшись затылком на косяк, мечтательно засмотрелась во тьму ночи.