Санитар каменных джунглей

Пушков вспомнил всё. Он стоял на четвереньках, так и не сумев встать в рост, уткнувшись лбом в сырую землю, и старался дышать редко, он сразу догадался встать на четвереньки, чтобы под ним остался воздух. Он втягивал его в себя по чуть-чуть, судорожными, короткими глотками, стараясь держать в себе до тех пор, пока в ушах не начинало звенеть. Он рассчитывал дотянуть до утра, должен же кто-то придти и спасти его, Геннадия Пушкова. Это было совсем несправедливо умирать от рук какого-то шибздика, будучи живьём закопанным в могилу. Если бы ему кто рассказал такую историю, он не поверил бы, посчитал это какой-то дикой фантазией из фильмов ужасов.

Сперва он пытался выбраться, потом думал о том, как его спасут, потом вспоминал детство, глухое Вологодское село Горицы, где на территории бывшего монастыря расположилась богадельня, или дом пристарелых, как его называли. Тоскливые и тёмные северные вечера, длинные, и бесконечные, как дремучие леса вокруг. Люди ехали в эти места со всего Союза, чтобы посмотреть Ферапонтов монастырь, последнюю обитель великого Дионисия, Кириллово-Белозёрский монастырь, Вологодские кремль и храмы. Генка рос среди этого. Рос среди той великой красоты и покоя, которые вдохновили Дионисия, и которые не коснулись сердца Генки Пушкова. Он видел всё это, а в Ферапонтовской церкви даже нацарапал гвоздём "Гена" на фреске в тёмном углу. И в Кириллово они все стены исписали с Сенькой Резником, с которым вместе росли.

Он вспомнил, как подхихикивая Сенька уговаривал двух мальчишек отдать ему деньги.

- Давайте, пацаны, вы чё? Вы видите, какой байбак стоит большой? - это он про Генку. - Давайте, а то он вам как наваляет.

И пацаны отдавали. Все знали, что если не уступить Сеньке Резнику, то будешь иметь дело со здоровяком Пушковым. Сам Генка деньги просить не умел. Стеснялся. А вот дать в ухо - он не стеснялся. Это мужское занятие. Это с дорогой душой. Вот они и дополняли друг друга. Потом к ним присоединился Горелов, который быстро получил кличку Горелый.

Приехал Горелов с матерью жить к своей бабке из села Ферапон тово, бабка болела, собиралась помирать и дом отписала дочери, дом был хороший, добротный, она и переехала.

Резник и Пушков увидели возле школы незнакомого пацана, чёрного, как галка, худого и высокого. Они переглянулись, и Резник пошёл к нему.

- Слышь, пацан, ты новенький?

Тот как стоял, привалившись спиной к бревёнчатой стене школы, так и стоял, даже головой не кивнул.

- Слышь, пацан, давай, грю, деньги, вот он велел, а не то рассердится, сам подойдёт. Слышь, пацан?

Тот даже не пошевелился, только сплюнул длинно через зубы, попав прямо на ботинок Сеньке. Тот от обиды забыл свою обычную выдержку, и привыкший к безнаказанности, бросился на пацана. Тот сделал шаг в сторону, поймал Сеньку за рукав и брюки, и как бы ускорил его движение вперёд.

От столкновения со стеной у Сеньки в глазах потемнело. Он сидел в пыли и сплёвывал кровь из разбитого рта, а рядом с ним сидел, держась за голову, Генка.

- Ну что, дать ещё денег, или хватит? - скалился над ними крепкими белыми зубами новенький.

Драться он умел отменно, местные так не дрались. Про каратэ слухи в эти глухие места не доходили. А в Ферапонтово, как оказалось, приезжал каждый год на всё лето странный мужик, который всегда останавливался у Гореловых, снимал у них угол. С мамкой Горелова у них были какие-то свои отношения, а Петьку Горелова он взял под свою опеку, тренировал его и учил драться по-японски.

Но после того, как Петька применил своё искусство, чтобы выяснить отношения с одноклассниками, и двух из них положили в больницу, приезжий уроки прекратил, но Петька чемпионом становиться не собирался, а для того, чтобы постоять за себя - навыков вполне хватало. И не только постоять.

Они быстро нашли общий язык и стали неразлучной троицей, от них плакала вся округа. Их боялись и обходили стороной. Даже участковый посматривал на них с опаской.

- Ох, доиграетесь вы, робятки, ох доиграетесь, - качал он головой, встречая подвыпившую троицу.

К вину они пристрастились рано. Впрочем, пили все. Водки почти не было - дули самогон, который гнал бобыль Никодим, живший на отшибе, в километре от деревни.

Была зима, Горелый и Генка получили повестки в армию, а Резник был на год младше. Они гуляли три дня, а накануне отправки в армию, крепко поддав, пошли к девкам в соседнее село, но им не повезло, мамка их подружки заболела и осталась дома, не пошла дежурить на ферму. Они все посидели у неё дома, выпили всё, что нашли и принесли с собой, пошли гулять, но было очень морозно, и потискавшись кое-как, в холодных сенях, закоченев, и почти протрезвев, отправились все трое домой, в Горицы. И надо же было им проходить мимо избы Никодима.

- Зайдём, возьмём? - кивнул головой на избушку Горелый.

- Денег нема, - буркнул с сожалением Генка.

- Я завтра ему занесу, - мамка даст по такому случаю, скажу что вас провожал.

И они постучались в дом. Открыл Никодим, заросший до самых глаз бородой, чумазый, совсем без возраста.