Санитар морга

Как санитару, ему предстояло раздеть ее. Множество раз Вадим проделывал эту процедуру. Ему приходилось раздевать трупы женщин и мужчин, стариков и детей, доводилось обрабатывать трупы страшные, полуразложившиеся, распадающиеся под пальцами, затянутыми в резину. Но теперь он и помыслить не мог, чтобы прикоснуться к этой женщине грубыми руками санитара. Он хотел вложить в свое первое прикосновение к ней всю нежность, на какую был способен, и все почтение, которое он к ней чувствовал. И он никак не мог решиться на это первое прикосновение. С детской робостью вглядывался он в ее такое знакомое и совсем чужое лицо. Губы его невольно дрогнули, и он зашептал едва слышно, словно стесняясь своих слов:

- Я люблю вас... я знаю, у вас есть муж... я видел, как вы целовались с ним в губы. Но неправда! это были ненастоящие поцелуи. Так не целуются, если любят. Так целуются, когда привыкнут друг к другу. А я вас люблю... уже давно, с тех пор как узнал... полмесяца назад. Я стоял во дворе... И вдруг открылась дверь, и показались вы... в больничном халатике, стареньком и застиранном, но такая... такая... Вы, прищурившись, поглядели на весеннее солнышко и только тогда вышли на крыльцо и закрыли за собой дверь. В тот раз вы посидели на лавочке совсем недолго, полчаса. Но эти полчаса открыли для меня такое огромное чувство, что я не знал, как поместить его в груди... оно рвалось наружу... мне хотелось выплеснуть его из себя - на этот унылый больничный дворик, на этих безрадостных мужчин и женщин в одинаковых халатах, - чтобы все они осветились, как от весеннего солнца... О, с каким нетерпением ждал я, когда вы снова выйдете во дворик, когда я снова смогу видеть вас! И я следил... да, я следил за вами каждый день. И почти каждый день, даже не подозревая об этом, вы дарили мне радость общения с вами, потому что - хотя вы и не слышали моих слов - я без конца говорил, говорил с вами, и вы - да, да, не смейтесь! - вы отвечали мне едва уловимым движением руки... поворотом головы... И вот теперь... о, теперь я могу говорить с вами открыто, и я знаю, что вы выслушаете меня, что вы не отвергнете моего признания! - Он прижал руки к груди и со страхом и надеждой взглянул на неподвижное лицо женщины. Оно выражало сосредоточенное внимание.

И тогда, не в силах сдержать внутреннего напора чувств, он выкрикнул: "Не верьте... не верьте тому, что говорят обо мне... что будто бы я по ночам лежу здесь с мертвыми женщинами... Это неправда! Они все придумали. Они ничего не видели. Они не могли ничего видеть! Им просто нравится смеяться надо мной. Но это не от злости, совсем не от злости... Просто они не понимают, как это больно!.. Но вы-то понимаете меня, правда? - Он подался к ней всем телом и проговорил: - Можно... я поцелую вас?.."

Все в нем замерло от ожидания. И показалось ему, что женщина легонько кивнула головой в знак согласия, - или это он сам сморгнул от напряжения? С величайшей бережностью взял он ее за полусогнутые расслабленные пальцы и, не отрывая взгляда от прикрытых век женщины, притронулся губами к основанию ее ладони, протянул поцелуй от тоненьких голубых жилок на запястье до внутренней стороны локтевого сгиба, слегка прикусил мякоть руки под коротким рукавом ночной рубашки... Затем, коснувшись носом плеча женщины, наклонился над ее лицом и поцеловал в зубы между безвольно раздвинувшимися губами... Рука его проникла под простыню и легла на голое колено женщины: круглая костяная чашечка удобно уместилась в ладони. Он осторожно провел ладонью вверх по ноге, чувствуя, как нежно переливаются под пальцами волоски, край простыни и ночной рубашки приподнялся, обнажив бедро женщины, пальцы наткнулись на рубчик трусиков; слегка надавив на податливую кожу, он просунул их под этот рубчик и ощутил прикосновение к жестким курчавым волосам на лобке. Дрожа от нетерпения, он снял с нее трусики.

Трусики были белые, слегка испачканные сзади, поношенные, с маленькой дырочкой. Эта дырочка так умилила его, что он поднес их к губам и поцеловал ее. После этого он уже не мог сдерживаться. Он просунул руку женщине под рубашку и, примяв ладонью упругую подушечку волос на лобке, нащупал пальцем дрябловатый клитор. Ему хотелось разогреть ее, пробудить в ней желание, даже похоть. Он вдавил два средних пальца в узкую щель между малых губ, протолкнул их до самого конца, пока они не наткнулись изнутри на кость таза, покрытую тонким слоем плоти, и - пронзил ногтями эту тонкую перегородку! С легким сипением вышли из ее расслабленного кишечника газы.

Сердце его стучало быстро и сильно, он почувствовал, что еще немного - и кровь неудержимо хлынет к голове, обожжет изнутри виски; он торопливо отдернул руку и быстро прошелся по комнате, сжимая и разжимая кулаки. Но и это не помогло. Он выбежал в темный коридор, прислонился горячим лбом к прохладной стене.