Санитарная рубка

Рано утром появился возле церкви инструктор райкома партии Ветров. Он только что получил от первого секретаря строжайший наказ: слухи о колокольном звоне немедленно пресечь, а саму колокольню сегодня же свернуть. И все это — под личную ответственность. Она у Ветрова была, хотя проработал он в райкоме всего лишь три месяца. А до этого, придя из армии, где дослужился от рядового до старшины, год просидел на районном ДОСААФе и военной закваски растерять не успел: раз приказ отдан, надо его — кровь из носу! — выполнять.

На площади было еще пусто, и Ветров первым делом провел рекогносцировку на местности: оглядел тракторы, лебедки, тросы, прикинул на глазок траекторию падающей колокольни и пришел к выводу, что бревна или доски могут долететь до тракторов. А это уже техника безопасности — ее надо соблюдать. Сел за рычаги и отогнал тракторы в сторону. «Ротозейство элементарное, а после слухи всякие поползут…» — думал он, довольный своей предусмотрительностью.

После этого зашел в церковь и сразу же наткнулся на Федю-Пешехода. Тот безмятежно спал у стены. Под головой — мешок с веревочными лямками, а под рукой — балалайка. Во сне перебирал ногами, словно куда-то торопился, боясь опоздать. Ветров растормошил его, поднял и стал выталкивать на улицу. Но Федя заупрямился, упирался и выходить не желал. Моргал заспанными глазами и тыкал указательным пальцем вверх:

— Нельзя уходить! Упадет она! Падет и придавит! Всех придавит!

— Давай шевелись! — торопил его Ветров, цепко ухватив за пиджачишко. — Свободен! Руби строевым на оправку!

Вытолкал Федю на крыльцо и дальше, продолжая держать рукой за пиджачишко, дотолкал до самого переулка. Напоследок дал напутствие:

— Сделай так, чтобы я тебя долго искал. И не вздумай народ баламутить — в КПЗ[6] посажу!

К этому времени один за другим стали подтягиваться шабашники. Ветров оставил Федю и прямым ходом двинулся к Шептуну, сразу же начал отчитывать:

— Вы что, до ноябрьских праздников ковыряться здесь будете?! Знаете, какие слухи по райцентру идут?! Официально, товарищ Шептун, предупреждаю, это — политическое дело. К обеду чтоб все закончили!

Красивое, молодое лицо Ветрова было суровым, как на плакатах в коридоре райкома. Шептун, наученный в свое время долгими допросами, людей с такими лицами опасался. Не боялся, нет, а именно опасался. Слушал и не возражал. Про себя думал: «Сопляк! Показал бы я тебе в другом месте небо с тряпочку!» Вслух же сказал:

— К обеду свернем — не беспокойтесь.

Ветров кивнул, принимая заверение, а Шептун заторопился к трактору.

К церкви снова собирались старухи, снова переговаривались, ахали, охали, ругали начальников и шабашников. Оставленный без надзора, к старухам тут же прибился Федя. Уселся прямо на землю, пристроил на коленях балалайку и добыл из нее плачущий голос.

Но в этот раз Федя играл недолго.

Ветров добежал до магазина, позвонил в райотдел, и скоро на «газике» примчались два милиционера. Растолкали старух, подхватили Федю под тонкие руки, впихнули его вместе с балалайкой в кабину и увезли.

— И вам советую помалкивать, предупредил Ветров старух. — Развели тут, понимаешь, поминки… Помалкивать! Ясно?

Старухи испуганно смолкли.

Тракторы взревели разом. В помощь им заскрипела лебедка, и провисшие тросы стали медленно натягиваться. Скоро они натянулись до упора и затрепетали, будто под ветром. На колокольне родился глухой треск.

Недалеко от тракторов сбились в стайку ребятишки и отчаянно спорили; один из них, кудрявый, с густой россыпью веснушек на носу, указывал рукой на колокольню и запальчиво кричал:

— Да вон же он, вон, наверху сидит! Белый!

— Где? Где? — перебивали его дружки. — Где твой голубь?!

— Глаза разуйте!

— Да нету его!

Конопатый тянулся на цыпочках, смотрел на колокольню и твердил:

— Вон сидит, белый!

Треск на колокольне нарастал, будто сухую палку ломали через колено. Тросы врезались в дерево, разрывали его, крошили в рваные щепки, и они, оторвавшись, долго кружились в воздухе, прежде чем упасть на землю. Казалось, что трещит и разламывается вся церковь — до основания.

— Да-вай! Го-о-ни! — размахивал обеими руками Шептун.

Тракторы взревели еще громче. Треск ослаб, а из основания колокольни вывернулось бревно, повисло, застряв одним концом в пазу, сама колокольня накренилась, подламываясь у основания, и медленно повалилась вниз, страшно задирая разломленные концы бревен, сверкающие желтизной. Все разом встало, как с ног на голову, и с тяжким утробным звуком грохнулось в землю. Земля вздрогнула. Черный гриб пыли вздыбился под самое небо.

— Летит! Летит! — отчаянно закричал конопатый мальчишка. — Летит!

Но дружки его ничего не видели и верить ему не хотели. А мальчишка не обманывал, он говорил правду, потому что, действительно, видел: из самой середины пыльного гриба взмыл голубь. Он быстро-быстро взмахивал крыльями и отвесно, белой тающей точкой уходил в небо. Оставался за ним ровный, чистый след — будто одинокая капля дождя скатывалась по грязному стеклу. Но вот след исчез, а пыль медленно начала оседать на груду переломанного дерева.

Больше смотреть было нечего.