Санитары леса

– Молоденькую блондиночку, – уточнил второй, худощавый, черноволосый, с лисьей мордочкой и масляными юркими глазками.

– Вон ту самую, – громко рыгнув, ткнул пальцем в сторону девушки третий, бритоголовый и плечистый, на вид самый здоровый из всей компашки.

– А старый хрыч свечку подержит!!! – весело захрюкал «боров». Бедная девочка испуганно съежилась, а ее спутник побледнел от гнева.

– Что вы себе позволяете, молодые люди?! – возмущенно воскликнул он.

– Заткни хлебало! – процедил бритоголовый, подошел к мужчине и с размаху выплеснул ему в лицо полстакана водки.

Тот, охнув, схватился руками за обожженные глаза. Девушка заплакала. Я понял, что пришла пора вмешаться. Не тратя попусту времени, я поднялся с места, от души врезал бритоголовому носком ботинка в низ живота и, когда он с визгом согнулся, ударом локтя в позвоночник отправил ублюдка в глубокий нокаут. Его приятели повскакивали с мест. На морде «борова» отразилось смешанное с испугом недоумение, а «лисья мордочка» затравленно прижался к стене.

– Бабу, значит, хотите? – вкрадчиво осведомился я. – Да еще чтоб вам свечку подержали? А в реанимации отдохнуть не желаете?!

– Ты чо... ты чо! – забормотал «боров», пятясь назад.

– Не «ты», а «вы», – поправил я и, сорвав дистанцию, достал его кулаком в подбородок. Жирное тело рухнуло на пол. – На колени! – резко приказал я «лисьей мордочке». – Проси у людей прощения, иначе кадык вырву.

Щенок поспешно плюхнулся на четвереньки.

– Я не х-хотел-л. П-простите, – заскулил он и тут же получил удар ногой под ребра.

– Громче, сука!!! Вот так, другое дело. А теперь пошли вон, да забери с собой эту падаль.

Пришедшие в сознание дебоширы, трусливо озираясь, покинули кафе. Я молча вернулся за столик. Девочка продолжала реветь.

– Перестань, доченька, все позади, – подрагивающим голосом успокаивал ее мужчина.

Есть мне совершенно расхотелось. Расплатившись с официантом, я направился к выходу.

– Спасибо вам, огромное спасибо! – запоздало донеслось вслед. – Мы с дочерью...

Не дослушав, я вышел под дождь. Придорожные фонари отбрасывали тусклые пятна света на мокрый асфальт. Из-под колес проносившихся по шоссе автомобилей летели грязные брызги. Сырой ветерок пробирал до костей. Глубоко вдохнув влажный воздух, я отпер свою «восьмерку», уселся за руль и только собрался захлопнуть дверцу, как в сердце вдруг впилась раскаленная игла. Тело ослабло, сделалось ватным. «Опять прихватило, – мелькнуло в туманящемся мозгу. – Проклятие, до чего не вовремя!» Непослушной рукой я нашарил в бардачке тюбик валидола, вытряхнул последнюю оставшуюся там таблетку, кое-как запихнул ее под язык и откинулся на сиденье, стискивая зубы от боли. Томительно тянулись минуты. Боль постепенно отступала.

– Вам плохо? – произнес над ухом нежный голосок.

Рядом стояла девушка из бара вместе с несколько смущенным отцом.

– Нет! – соврал я. – Просто отдыхаю.

– Мы вам очень благодарны!!! Мы...

– Пустяки! – Сердце наконец отпустило. – Извините, но мне пора...

Проехав метров пятьдесят, я непонятно зачем глянул в зеркало заднего обзора. Стоя на обочине, девушка смотрела вслед моей машине...

Глава 5

Сергей Геннадьевич Бронштейн, фанатичный приверженец движения «Новый век», известный журналист и борец за права сексуальных меньшинств, пребывал в дурном расположении духа. Он сидел у себя дома за письменным столом, уныло таращась в чистый лист бумаги. Работа над последней статьей упорно не клеилась. И Бронштейн никак не мог уяснить причину. В отличие от тех коллег по перу, что трудились добросовестно, Сергею Геннадьевичу вдохновения не требовалось. Он писал по давно сложившимся трафаретам, для колорита вкрапляя в текст или плоские остроты (которых у него имелся солидный запас), или высказывания известных личностей (большей частью декадентствующих философов и профессиональных диссидентов вроде Новодворской с Ковалевым), или гневные реплики. В зависимости от характера статьи. Благодаря подобной методике Бронштейн пек свои «творения» как блины и не знал такого понятия «творческий кризис». Но вот сегодня литературный конвейер почему-то застопорился.

Может, виной всему ночные кошмары, мучившие журналиста на протяжении трех последних суток? С некоторыми вариациями Сергею Геннадьевичу снился один и тот же сон.

Идет судебный процесс. Зал переполнен до отказа. В клетке (которая по нынешней демократической моде заменяет скамью подсудимых) сидит он сам, Сергей Геннадьевич Бронштейн. Журналиста терзает страх. Тело трясется в ознобе. По лбу струится обильный пот, заливает и щиплет глаза. Многочисленная публика настроена явно не дружелюбно. Из зала доносятся оскорбительные реплики, в клетку летят тухлые яйца и гнилые помидоры. На высокой трибуне появляется человек в черной одежде. На голове у него капюшон, скрывающий лицо.

– Оглашаю приговор, – громко объявляет он.

– П-постойте, а как же судебное разбирательство? Г-где м-мой адвокат? – робко возмущается Бронштейн.