Санитары леса

Не дослушав, я вышел под дождь. Придорожные фонари отбрасывали тусклые пятна света на мокрый асфальт. Из-под колес проносившихся по шоссе автомобилей летели грязные брызги. Сырой ветерок пробирал до костей. Глубоко вдохнув влажный воздух, я отпер свою «восьмерку», уселся за руль и только собрался захлопнуть дверцу, как в сердце вдруг впилась раскаленная игла. Тело ослабло, сделалось ватным. «Опять прихватило, — мелькнуло в туманящемся мозгу. — Проклятие, до чего не вовремя!» Непослушной рукой я нашарил в бардачке тюбик валидола, вытряхнул последнюю оставшуюся там таблетку, кое-как запихнул ее под язык и откинулся на сиденье, стискивая зубы от боли. Томительно тянулись минуты. Боль постепенно отступала.

— Вам плохо? — произнес над ухом нежный голосок.

Рядом стояла девушка из бара вместе с несколько смущенным отцом.

— Нет! — соврал я. — Просто отдыхаю.

— Мы вам очень благодарны!!! Мы…

— Пустяки! — сердце наконец отпустило. — Извините, но мне пора…

Проехав метров пятьдесят, я непонятно зачем глянул в зеркало заднего обзора. Стоя на обочине, девушка смотрела вслед моей машине…

Глава 5

Сергей Геннадьевич Бронштейн, фанатичный приверженец движения «Новый век», известный журналист и борец за права сексуальных меньшинств, пребывал в дурном расположении духа. Он сидел у себя дома за письменным столом, уныло таращась в чистый лист бумаги. Работа над последней статьей упорно не клеилась. И Бронштейн никак не мог уяснить причину. В отличие от тех коллег по перу, что трудились добросовестно, Сергею Геннадьевичу вдохновения не требовалось. Он писал по давно сложившимся трафаретам, для колорита вкрапляя в текст или плоские остроты (которых у него имелся солидный запас), или высказывания известных личностей (большей частью декадентствующих философов и профессиональных диссидентов вроде Новодворской с Ковалевым), или гневные реплики. В зависимости от характера статьи. Благодаря подобной методике Бронштейн пек свои «творения» как блины и не знал такого понятия «творческий кризис». Но вот сегодня литературный конвейер почему-то застопорился.

Может, виной всему ночные кошмары, мучавшие журналиста на протяжении трех последних суток? С некоторыми вариациями Сергею Геннадьевичу снился один и тот же сон.

Идет судебный процесс. Зал переполнен до отказа. В клетке (которая по нынешней демократической моде заменяет скамью подсудимых) сидит он сам, Сергей Геннадьевич Бронштейн. Журналиста терзает страх. Тело трясется в ознобе. По лбу струится обильный пот, заливает и щиплет глаза. Многочисленная публика настроена явно не дружелюбно. Из зала доносятся оскорбительные реплики, в клетку летят тухлые яйца и гнилые помидоры. На высокой трибуне появляется человек в черной одежде. На голове у него капюшон, скрывающий лицо.

— Оглашаю приговор, — громко объявляет он.

— П-постойте, а как же судебное разбирательство? Г-где м-мой адвокат? — робко возмущается Бронштейн.

— Заткните ему пасть, — не поворачивая головы, бросает человек в капюшоне, и непонятно откуда взявшаяся костлявая рука запихивает в рот журналисту скомканную, вонючую портянку.

— Оглашаю приговор, — повторяет судья. — Для начала пусть подсудимый сожрет всю ту бумагу, которую замарал своими грязными писаниями. Дальнейшее наказание (а ему за многое предстоит расплачиваться) будет объявлено позже. Ну-с, приступим!

Под ногами Бронштейна открывается незаметный доселе люк, и он с воплем летит в бездну. Спустя несколько мгновений Сергей Геннадьевич оказывается в огромном подземелье, заваленном до потолка кипами газет и журналов.

— Жри!!! — гремит в ушах страшный, нечеловеческий голос.

Сергей Геннадьевич послушно раскупоривает первую пачку и, давясь слезами, начинает жевать. Жесткая бумага до крови царапает губы, язык, десны, застревает в горле.

Вспомнив этот жуткий, навязчивый сон, Бронштейн передернулся всем телом.

— Кто-то порчу наслал, — пробормотал он. — Нужно проконсультироваться со знакомыми магами, попросить амулет против ночных страхов.

За окном разыгралось осеннее ненастье. Сердитый ветер расшвыривал по двору опавшую листву. Нависшие в небе тяжелые, сизые тучи грозились дождем. Возможно, в результате атмосферных колебаний у журналиста разболелась голова. Поняв, что поработать сегодня не удастся, он поднялся из-за стола, принял таблетку аспирина «Упса», хотел было проделать серию дыхательных упражнений по йоговской методике, но тут же передумал. Лень! Мелодично зажурчал изящный импортный телефон.

— Але-э, — сказал Бронштейн, сняв трубку.

— Это я, Борик, — отозвался на другом конце провода высокий голос с капризными интонациями. У Сергея Геннадьевича екнуло внутри живота. Боря Нестеров, томный двадцатилетний юноша, с жеманными манерами и наманикюренными ногтями, два последних месяца являлся его постоянным сексуальным партнером. Пятидесятилетний Бронштейн в юном красавчике души не чаял, а избалованный куртизан пользовался слабостью любовника без зазрения совести. Деньги тянул как пылесосом. Вот и сейчас…

— Мне срочно нужно три тысячи долларов! — не терпящим возражения тоном заявил Нестеров.