– Ну, Федор, – ответил я, – соблазны – соблазнами, уйти с императорской сцены легко, а вернуться куда труднее. Обдумай!
– Так-то так! Понимаю!.. Конечно, вопрос не легкий... Но много есть обстоятельств... А вот что... загляни сегодня вечером ко мне – поговорим!..
Я обещал, и вечером был у него. Он мне рассказал, в какой обстановке работал, с какими людьми встретился, и как много они ему дали как художнику, и насколько обогатили его как человека. Только с такими людьми, только в общении с ними он мыслит дальнейшую свою артистическую деятельность и т. д.
Рассказывал он в своей обычной манере – красочно, сочно, живо, увлекательно, не упускал подробностей, а некоторые сценки, где главным образом фигурировал он сам, изображал в лицах, отдавая дань присущему ему юмору. Был радостен, полон жизни, чувствовалось, что весь он охвачен подъемом. Так окрылили его успех и ожидаемые им впереди радужные перспективы. По всему видно было, что он душой и всеми помыслами там.
И он был прав: лучших условий для осуществления своих художественных замыслов ему не найти! Разве он встретит к себе такое отношение на Мариинской сцене! Разве он будет окружен такой атмосферой, какую сумел создать в своем театре Мамонтов?
И я больше его не отговаривал, тем более что тут еще вкрапилось одно обстоятельство и уже чисто личного свойства, – под конец он мне признался.
– Помимо всего, я там, у Мамонтова, влюбился в балерину... Понимаешь?.. в итальянку... Такую рыжую... Ну, посуди – она там будет, в Москве, у Мамонтова, а я здесь!.. А?..
– Ну, уж тут советовать нельзя... Это твое дело, интимное, – и решать тебе одному!..
Словом, я понял, что он уже решил покинуть императорскую сцену и поступить к Мамонтову.
Так оно и случилось: Шаляпин внес неустойку за нарушение контракта с дирекцией императорских театров, покинул Мариинский театр и переехал в Москву в оперу Саввы Ивановича Мамонтова.
Открытие Русского музея, 1898 год
Сергей Витте, Александр Бенуа