Читаем Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 полностью

Несомненно, Версаль был одним из самых впечатляющих явлений такого типа, но он не оказывал столь всеохватного влияния, как думают традиционно. Главные династические соперники Бурбонов, австрийские Габсбурги, имели другой вариант – более суровую, но столь же величественную резиденцию на базе венского дворца Хофбург61. Далее, стиль итальянских архитекторов, воплощенный в постройках Джанлоренцо Бернини, возведенных в Риме в XVII в., мог не отвечать вкусам Людовика XIV, но пришелся по нраву в тогдашней Центральной и Северной Европе62. Такое разнообразие культурных влияний можно наблюдать при целой серии дворов разного размера и значения, где правило множество князей, герцогов, епископов и прочих правителей, сидевших по всем германским землям во второй половине XVII в.63 Величественная резиденция служила властителю для утверждения его статуса – реального, вожделенного, а порой и «утешительного» – дабы снискать признание современников как в стране, так и за рубежом. Амбиции баварских Виттельсбахов и курфюрстов Саксонии находили выражение в масштабных реконструкциях Мюнхена и Дрездена начиная с 1680-х гг.64 Претензия правителя Пруссии на королевский титул в 1701 г. заставила его совершить крупные вложения в Берлин – Фридрих I стремился укрепить свое новое положение при помощи обширных строительных начинаний и пышных придворных празднеств. При этом прусские короли продолжали короноваться в Кенигсберге, что напоминает ситуацию в России65.

Говоря о Петербурге, конечно, можно обнаружить сходство между новым городом Петра и резиденциями других тогдашних правителей Европы. Подобно некоторым мелким германским столицам, этот город был полностью обязан своим существованием воле правителя. Быстрое развитие Петербурга было не столько естественным процессом, сколько результатом денежных вложений со стороны сменявших друг друга правителей и богатой городской верхушки. За два десятилетия со своего основания Петербург прочно утвердился как главное местопребывание царского двора и высших органов управления. Однако, вопреки распространенному мнению, при Петре Петербург не был официально объявлен столицей66. После смерти его основателя в 1725 г. позиции Петербурга оказались под сомнением. К концу 20-х гг. возникло предположение, что государственные институты, возможно, навсегда вернутся в Москву, где предпочел поселиться юный царь Петр II и где умер в 1730 г. Зато триумфальное возвращение Анны Ивановны с двором в Петербург в 1732 г. подтвердило правящий статус нового города, и за следующие тридцать лет двор пробыл в Москве в общей сложности только три года.

При этом, вопреки заверениям в противном со стороны некоторых позднейших комментаторов, Москва тогда вовсе не была заброшена67. В ней разворачивались многочисленные строительные проекты, в том числе возводились официальные здания, дворцы, церкви, во многом напоминавшие те, что заказывались в Петербурге68. Кроме того, Москва продолжала играть важную церемониальную роль для русского двора, так как служила местом, где проводились крупные ритуалы, и прежде всего, венчание на царство69. Такой частично совпадающий статус обоих городов отразился в терминах, применявшихся для их обозначения в этот период. Возьмем хотя бы один пример – в названиях географических карт Москвы и Петербурга, составленных как русскими, так и иностранными картографами, используются одинаковые слова для обозначения их роли как местопребывания двора и столиц. Санкт-Петербург именуется la Capitale (Николя де Фер, 1717 г.), Haupt-residenz (Иоганн Хоманн, 1720 г.), Residenz Stadt и Столичный город (Жозеф де Лиль, 1737 г., и Джон Траскотт, 1753 г.) – последнее выражение применялось также к Москве (Иван Мичурин, 1739 г.), наряду с его вариантом Царствующий град (1763 г.). Затем эти карты воспроизводились в той или иной форме в европейских странах70. Их заголовки важны, ведь в них Санкт-Петербург признавался равным другим столицам Европы, потому что именовался теми же терминами, а кроме того, в них подтверждался действующий статус Москвы, «старой» столицы.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ГЛАВ
Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология