Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах

Что касается самого восстания, то в фольклоре нашли отражение две отчаянные попытки предотвратить трагический исход событий. Одна из них была предпринята великим князем Михаилом Павловичем, который въехал верхом между гвардейцами Флотского экипажа и Московского полка и пытался говорить с моряками. В это время откуда-то появились двое офицеров и некий человек в партикулярном платье. Человек в штатском прицелился в Михаила, но трое матросов Флотского экипажа бросились на него и тем самым, утверждает легенда, спасли великого князя.

Вторая попытка уговорить восставших вернуться в казармы закончилась трагически. Ее предпринял популярный в армии герой Отечественной войны, военный губернатор Петербурга граф Михаил Андреевич Милорадович. Неожиданный выстрел Каховского сразил прославленного генерала. Выстрел оказался смертельным. Рассказывают, что, зная о своей неизбежной и скорой смерти, Милорадович, тем не менее, потребовал, чтобы врач извлек из его тела роковую пулю и показал ему. Когда эту мучительную операцию завершили и извлеченную пулю показали умирающему, то он будто бы сказал: «Пуля не ружейная. Я был уверен, что в меня стрелял не солдат. Теперь я могу спокойно умереть». Так не хотелось ему верить в предательство гвардейцев. И особенно – офицеров. Ведь в среде столичной гвардии все друг друга очень хорошо знали, дружили, что называется, семьями. Многие декабристы состояли в той или иной степени в родстве с императорской фамилией. Рассказывали, что, когда один из старейших иностранных дипломатов, находясь на Сенатской площади, подошел к Николаю I и спросил, не могли бы они, дипломаты, каким-нибудь образом помочь императору, тот сухо проговорил: «Это дело семейное, и в нем Европе делать нечего».

Восстание было жестоко подавлено. Во время следствия декабристы держали себя достойно и не отступились от своих принципов. Осталась легенда, будто во время допросов одному из руководителей восстания – то ли Никите Муравьеву, то ли Николаю Бестужеву – царь, лично проводивший следствие, предложил свободу, от которой декабрист отказался, протестуя против того, чтобы карали или миловали по беззаконной прихоти одного человека.

В народе сохранилась легенда об одном из активных руководителей Северного и Южного обществ подполковнике Михаиле Сергеевиче Лунине, иллюстрирующая независимый характер и свободолюбивый дух декабристов.

Однажды гвардейский полк Лунина стоял около Петергофа. Лето было жаркое, и офицеры в свободное время купались в заливе. Через какое-то время купания эти были запрещены на том основании, что они «происходят вблизи проезжей дороги и тем оскорбляют приличия». Тогда, продолжает предание, Лунин, зная, когда генерал, запретивший купания, будет проезжать по дороге, залез в воду в полной форме, в кивере и ботфортах, так, чтобы генерал мог увидеть странное зрелище: барахтающегося в воде гвардейского офицера в полной амуниции. Едва генерал оказался рядом, как Лунин вскочил на ноги и почтительно отдал ему честь. На вопрос же озадаченного генерала, который тотчас узнал в вымокшем офицере любимца великих князей и одного из блестящих гвардейских офицеров, «Что вы тут делаете?» – Лунин ответил: «Купаюсь, ваше превосходительство, и чтобы не нарушать предписание, делаю это в самой приличной форме».

Уже после восстания, в каземате Шлиссельбургской крепости, который был таким сырым, что вода постоянно капала со свода, Лунин на вопрос коменданта, что можно сделать для облегчения его судьбы, будто бы ответил: «Я ничего не желаю, генерал, кроме зонтика». В Шлиссельбургской крепости Лунин потерял почти все зубы. По воспоминаниям декабристов, встретясь позже со своими товарищами в Чите, он будто бы говорил: «Вот, дети мои, у меня остался один зуб против правительства».

До некоторой степени одиозной фигурой среди декабристов слыл Петр Григорьевич Каховский. Он родился в 1799 году. К 25 годам успел пережить радость незначительных взлетов и горечь болезненных падений. Служил в лейб-гвардии Егерском полку, был разжалован в солдаты, продолжал служить, затем вышел в отставку, пережил пылкую, но безответную любовь, был беден, нищенствовал, по собственному признанию по несколько дней не ел и вечно просил взаймы, чаще всего без надежды отдать долг. Все это вызывало откровенное презрение и даже некоторую брезгливость обеспеченных членов общества. Друзей у него не было вообще, а среди декабристов он держался особняком.

Когда пятерых осужденных на казнь декабристов ранним июльским утром 1826 года вывели на кронверк Петропавловской крепости, где был сооружен деревянный эшафот, то на короткое время они были предоставлены самим себе. Четверо из них сидели на траве и тихо разговаривали. В некотором отдалении одиноко и мрачно стоял Каховский. Перед самой казнью декабристы, прощаясь, братски обнялись друг с другом. И только Каховскому никто будто бы не протянул руки.