Санкт-Петроград

— Почувствовал, — Тео задумался на мгновение, подбирая слова. — Сложно объяснить... Энергия, заключённая в ней, словно бы заговорила со мной. Не вслух, конечно, — эмоциями, образами... Я ощутил её боль, безнадежность и отчаянное, нестерпимое желание вырваться на свободу. Всё это время я был убеждён, что Чаша — благо и величайшая ценность, а оказалось, что она всего лишь играла роль кандалов.

— Хочешь сказать, что энергия — это нечто... одушевлённое? — у Риты мелькнула мысль, что в её родном мире за такие разговорчики их быстренько упекли бы в клинику для душевнобольных. Или как минимум взяли на карандаш.

— Конечно, а как же иначе? — Тео пожал плечами. — Из этой энергии построено всё вокруг. Только обладающая сознанием и разумом субстанция смогла бы стать строительным материалом для такого мира, как наш. А всё, обладающее сознанием, должно быть свободным. Певчая птица, может, и будет петь, сидя в клетке, — если её заставить. Только очень, очень печально.

Они сидели на вымощенной булыжниками набережной и смотрели на воду, в которой купался радостный оранжевый рассвет. И ничто вокруг не имело значения.

— А ещё энергия способна перерождаться, — добавил Тео негромко. — Менять, скажем так, свою полярность. Думаешь, откуда взялись лярвы и почему так расплодились с приходом к власти этого самозванца?

— Что, кстати, с ним стало? — Рита с беспокойством огляделась, будто человек, причинивший столько вреда, мог вылезти из-под завалов, как чёртик из табакерки.

— Понятия не имею, — Тео широко улыбнулся. — Что бы ни случилось, он это заслужил. Последнее, что я помню, — как он шарахнул меня чем-то весьма неприятным, там, на колоннаде, сразу как увидел, что Чаша уничтожена. Собственно, после этого я и отключился...

Их взгляды встретились, заставив обоих смутиться от непривычного, доселе незнакомого им чувства.

Да уж, в делах амурных она полный чайник. И её избранник, судя по всему, тоже.

— А я ведь почти поверила, что ты такой же самовлюблённый болван, как и все принцы, — усмехнулась она. — Знала, что ты не владеешь собой, и всё равно...

— Сфинкс говорит, что в худое верится проще, чем в доброе, — сказал Тео. Рассмеялся. — "Принц"... рехнуться можно... Каких богов я прогневил в прошлой жизни? — он поднялся на ноги, стряхнул с одежды прилипшие хлопья небесной манны.

Все, кроме фортучента, почтительно склонили головы.

— Похоже, надо что-то сказать, — шепнул Тео Рите. — А?

— Надо, — она хихикнула. — Давай, толкни речь. Видишь, подданные ждут.

Сфинкс грациозной тенью скользнул к ним, задев хвостом, — и время остановилось, увязнув в уже знакомой Рите клейкой массе вечности.

— Для речей ещё настанет время, — мурлыкнул он.

Эпилог

На песчаном берегу близ Петропавловской крепости было, как всегда, многолюдно, но один небольшой кусочек берега горожане и туристы обходили стороной: тот, где расположились черноволосый парень в рубашке слегка старомодного покроя и девушка в сиреневом атласном платье. После официального принятия титула наследника сила Тео возросла многократно, и теперь ему не стоило никакого труда раскинуть широкий защитный полог — незримый и неосязаемый для посторонних, но надёжно оберегающий их от любопытных ушей и глаз.

— Почему люди не любят называть вещи своими именами? — Тео задумчиво глядел вдаль, на противоположный берег Невы. — Почему боятся открыто говорить о своих чувствах?

— Должно быть, потому, что опасаются быть осмеянными и отвергнутыми, — тихо откликнулась Рита. — А это — очень больно.

— Наверное, ты права, — Тео вздохнул. — Но всякий раз должен находиться кто-то, кто сможет перебороть в себе этот страх и сделать первый шаг. Иначе всё остановится и застынет — ведь именно любовь служит движущей силой, которая вертит мир.

На стрелке Васильевского острова пылали Ростральные колонны. Рита лениво подумала, что сегодня очередной дурацкий государственный праздник — из тех, что толком не может сформулировать большинство обывателей (которые при этом отнюдь не против получить лишний выходной).

Впрочем, сейчас она ничего не имела против подобных нововведений. Лично ей после событий последних дней день-другой отдыха точно не был бы лишним.

В тот памятный день великой битвы Грифон рассказал им всё что знал — а Станис и фортучент добавили остальное.

...Отец Тео влюбился в девушку из мира людей. Он клялся ей в любви, он был готов ради неё на всё. Но Серафиму было невыгодно появление на свет наследника. Он пришёл к девушке и от имени фортучента сказал ей, что ему не нужен ни ребёнок от иномирянки, ни она сама. Девушка поверила и сбежала, а Серафим солгал фортученту, что она оставила его, бросила ребёнка и ушла, предъявив только что родившегося младенца, сына нищенки, и выдав его за наследника. Однако убить настоящего наследника Серафиму не удалось: мать Тео отдала сына близкой подруге, которой доверяла, а себя принесла в жертву. Серафим думал, что уничтожил и Тео, и его мать, но погибла лишь несчастная женщина: малыш у неё на руках был иллюзией.