Санкта-Психо

— Мы тебя немножко подогреем, Хаугер.

И свет погас. Они выключили свет.

— Мы захватим твою одежду! — Это Торгни.

— И бросим ее в пруд, и все подумают: утонул Хаугер, какая жалость, — добавил Никлас.

Ян не ответил. Он лежал на спине в темноте и выжидал.

Он знал, что Банда четырех пока держит дверь, но скоро они должны уйти. Должно ж им наконец надоесть мучить ничтожного восьмиклашку. Он выжидал.

В красном ящике банного агрегата что-то щелкнуло. Они и в самом деле повернули реостат. Но на какую температуру поставили, он не знал. На пятьдесят градусов? Или еще больше?

Неважно. Скоро они уйдут.

Наконец за дверью все стихло. Он выждал еще немного, прислушался, встал и толкнул дверь.

— Дверь не открылась, — сказал он Рами. — Она должна была открыться, но не открылась. Они заблокировали ее. И я остался запертым в парилке. Агрегат щелкал и щелкал, и с каждой минутой становилось все жарче и жарче.

«Рысь»

Внезапно Ян увидел свет уличного фонаря и понял, что вышел на опушку. Лес кончился.

Он уже три четверти часа бегая по лесу, даже спускался к озеру, но Вильяма не было и следа. Его охватила паника, и она с каждой минутой нарастала. Пятилетний малыш не мог далеко уйти, но в каком направлении он побежал? В любом…

Ян уже плохо соображал. Он устал и даже разозлился. Ему то и дело представлялось, что мальчик прячется где-то поблизости и посмеивается над ним.

Почему он убежал из бункера? Что он, не понимал, что там, за бетонными стенами, он в куда большей безопасности, чем ночью в лесу? Полно еды, полно питья, игрушки… и всего-то двое суток! Потом Ян в любом случае вызволил бы его оттуда.

Его план. Его тщательно продуманный план…

Ян остановился в кустарнике. Ноги промокли, и силы были на исходе.

Заперт в бункере. Единственное общество — игрушечный робот. Он огляделся, и вдруг его пронзила мысль, насколько идиотской и нелепо жестокой была вся затея. Немедленно, немедленно, немедленно надо с этим кончать. Эта история должна прийти к счастливому концу. Немедленно.

Он долго не решался выйти из леса. Лучше бы его никто не видел. Но в конце концов пошел на свет. Это был район многоквартирных домов с большими внутренними дворами, уже подготовленными к зиме, — привезли ящики с гравием, убрали опавшие листья. Во многих окнах горел свет, но улицы были пусты.

Яну вдруг захотелось начать выкрикивать имя Вильяма, но он удержался.

Если бы мне было пять лет, если бы я заблудился в лесу и увидел свет уличных фонарей, куда бы я пошел?

На свет. Домой. Конечно домой. Если был в плену, если бежал — тебе очень хочется домой.

Ян прекрасно знал, где живет Вильям. В другом конце Нордбру. Вряд ли он найдет дорогу.

В нескольких сотнях метров проходило четырехполосное шоссе. Он двинулся туда. Больше всего ему хотелось пойти домой, снять мокрые башмаки и лечь. Но это значит — бросить Вильяма. Не бросить. Предать.

Чуть подальше — автобусная остановка. Несколько подростков валяют дурака в стеклянной будке. На той же стороне пожилой человек с двумя детьми направляется к центру Нордбру.

Нет… детей не двое. Тот, который поменьше, и не ребенок вовсе, а собака, длинноногий пудель на коротком поводке. А второй… а второй — светловолосый мальчик без шапочки.

Мужчина по возрасту годится мальчику в дедушки, явно пенсионного возраста. Он старческой шаркающей походкой идет в середине. С одной стороны — пудель, с другой — мальчик. На мальчике нет шапочки, темно-синяя курточка с белыми катафотами… Ян узнал эту куртку.

— Вильям!

Мальчик остановился и оглянулся. Мужчина потянул его, чтобы идти дальше, но мальчик заупрямился, вырвал руку и стал искать глазами, кто же выкрикнул его имя.

Ян подбежал, задыхаясь, и присел на корточки:

— Ты меня помнишь, Вильям?

Мальчик, не двигаясь, смотрел на него. И все вокруг застыло, как на стоп-кадре в кино. Мужчина, не шевелясь, смотрел на Яна, даже пудель развернулся и замер.

Наконец Вильям кивнул.

— «Рысь», — сказал он хрипло.

— Правильно, Вильям! Я работаю в «Рыси». — Он поднял голову, стараясь говорить как можно отчетливее и убедительнее. — Меня зовут Ян Хаугер. Я воспитатель в детском саду, куда ходит Вильям. Он пропал, и мы его ищем.