Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

- К вопросам сиим советую вам приготовляться получше. А то, говорят, на придворной цирюльне есть вакантное место. Там тоже наука - что кровь пускать, что пиявки ставить или шею намыливать. А общество какое? И графы, и герцоги, один даже светлейший князь имеется. А вопросы? Только самые простые задаются: "Не беспокоит ли?" Или: "Не угодно ли водицей спрыснуть?"

И ушел, оставив Шумахера в полном расстройстве, - весь Санктпетербург знал, что генерал-полицеймейстер человек двусмысленный и к государыне без доклада входит. Да к тому же, надевая свою черную епанчу, он объявить соизволил:

- Ея императорское величество сего дня поутру изволила путь восприять из Стрельны в свой богохранимый град Санктпетербург.

Как тут его понимать?

А выйдя из Кикиных палат, с высокого крыльца генерал-полицеймейстер увидел напротив, на слободке, завалинку Грачихиного дома, которая дружно грызла тыквенное семя. А перед завалинкой ходуном ходил карлик Нулишка, у которого все шнурки были расшнурованы, отчего он чуть не падал в дорожную канаву.

- Н-на тебе, кавалер вонючий! - грозил он кулачком в окно холявинских антресолей. - Я тебя уже давно заложил со всеми твоими лейб-гвардейскими потрохами!

И икал умопомрачительно.

- Кто его успел напоить? - ужасался бурмистр Данилов.

- Кто-то утром ему пожаловал гривенник, - отвечала вдова. - Много ли такой козявке надо?

- Всех полиции продам! - хорохорился Нулишка.

Я там свой человек. А Аленку выкуплю, мне сам генерал сто пятьдесят рублев обещал.

Генерал-полицеймейстер счел эту сцену недопустимой и сделал знак своим клевретам.

И жители слободки с ужасом увидели, как от Кикиных палат пошли люди в епанчах и в страшных носатых масках. Завалинка кинулась наутек. Тем временем подгулявший монстр обратился в сторону Кунсткамеры.

- И вас заложу, академики безмозглые! - неистовствовал он. - Вот царице расскажу, как один из вас секреты продавал английскому милорду!

- Точнее не выразишь, - сказал Девиер. Люди в масках скрутили карлика и под полами плащей унесли его с собой.

10

Юный князь Репнин капризничал:

- Маркиза Лена, а маркиза Лена... Давайте не поедем сегодня кататься, останемся лучше вдвоем!

- Ну почему же? - Маркиза за ширмой переодевалась. - Мне без общества скучно.

Ефиопка подала ей шипцы для завивки, маркиза дула на них и обжигала пальцы.

- Что вам эти молдаванские князья... - тянул Николенька. - И этот недоросль Холявин! Разве это общество?

- Но это славные молодые люди! Ах, они всего лишь унтер-офицеры, а вы поручик? А не вы ли, князь, любили повторять, что в обществе женщины любой чин - не чин?

- А если в лодке не хватит места? Придется за шлюпкой посылать, а это долго...

- Зачем посылать? Мы гребцов не возьмем, слуг тоже, кроме моей Зизаньи. Любезные кавалеры - господин Холявин, князь Сербан, - они сами предложили сесть на весла.

И маркиза, подхватив юбки, спустилась в вестибюль. Гайдук Весельчак с поклоном распахнул дверь и сделал на караул булавой. В дверях маркиза обернулась к Николеньке:

- Забыла предупредить... Еще один для вас ожидается сюрприз, милый князь.

И в толпе масок, ожидавших на крыльце, Николенька узнал своего деда, который - прямой и сумрачный - стоял поодаль.

- Это-то зачем? - с болью воскликнул Николенька. но маркиза только обдала его смеющимся взглядом из-под черного кружева маски. Старый генерал-фельдмаршал, как заправский кавалер, склонился к ее руке, целуя.

Через полчаса лодка маркизы Лены, украшенная коврами и роскошными опахалами, выплыла на середину Невы. Сербан Кантемир и Евмолп Холявин, оба в белых рубашках, добросовестно гребли.

- Какой простор! - воскликнула маркиза Лена. - Каждый раз, когда я переплываю Неву, я ощущаю величие неба, огромность мира и тщету смертного человека!

Никто не отвечал. Хотя все были в масках, но каждый знал, кто есть кто. И молодые военные были, конечно, стеснены присутствием генерал-фельдмаршала. Закат пылал в многочисленных окнах дворцов вдоль набережной реки.

- Как быстро все это выросло! - сказал старый Репнин. - Подумать только, а ведь еще вчера здесь были топь и чащоба!

- Деда-то, деда зачем вы взяли? - продолжал расстраиваться Николенька, дыша в ухо маркизы. Но га только смеялась, обмахиваясь опахалом.

- Эй! - вдруг закричал Антиох. Он сидел на корме и держал в обнимку ларец с посудой, потому что был произведен маркизой в ранг буфетчика. - Эй, раззявы! Сразу видно, что князья на веслах, - судно у пас на носу, правьте левее!

Действительно, прямо по носу на их лодку надвигалась обширная черная посудина. Сербан вскочил с веслом, готовый начать перебранку.

Но черное судно пронеслось мимо, обдавая брызгами своих весел, ни словом, ни сигналом не отозвавшись на протесты Сербана.

- Это и есть каторга, - сказала маркиза. Привычная веселость сбежала у ней с лица, оно вдруг, под полумаской, стало резким и даже злым. - Это каторга, господа. Видите, гребут каторжники в цепях, а лица их загорожены бортиком?

Все присмирели, даже старый генерал-фельдмаршал. Всем пришла на ум пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся.