Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

- Но объясните же тогда, если рецепт приготовления философского камня так прост, почему его не изготовляет каждый?

4

Бильфингер не выдержал, поднялся.

- А потому, милая царевна, что все это есть профанация, обман честных людей!

К нему кинулись Шумахер и Рафалович, но он решительно протянул руки к помосту, и императрица жестом повелела оставить его в покое.

- Россия в крайнем напряжении изыскивает средства на науки, - говорил Бильфингер. Парика он не носил, волосы его развевались, а усы топорщились, придавая ему сходство с покойным императором. - Я знаю, русский народ частенько клянет немцев за то, что они понаехали на нуждах российских себе длинную деньгу делать. Но есть и честные немцы, и они скажут: долой шарлатанов, стрекулистов от науки, с их философскими камнями, эликсирами, гороскопами и прочей фанаберией, долой!

- Браво!

Это воскликнул стоявший за стулом императрицы генерал-прокурор сената Ягужинский. В вороном парике, одетый во все черное, он напоминал вещего ворона. Сам покойный Петр называл его первым правдолюбцем в государстве.

- Браво! - воскликнул Ягужинский и захлопал в ладоши, не ожидая, пока выразят мнение особы царствующего дома.

- Погодите! - Бильфингер поднял ладонь. - А если взять тот вечный двигатель, который господину Шумахеру пришла такая блажь закупить...

- Ну, - сказали академики, - сел Бильфингер на своего конька, на перепетуй мобиля!

- Да, - не унимался Бильфингер. - На конька, то есть ауф рессель. Тот прохвост, который надул Шумахера, знаете, чем он аргументировал научную ценность аппарата? Ценой! Це-но-ой! Десять тысяч золотых ефимков!

Завороженные блеском такой горы денег, все присутствующие вздохнули.

- Но Лейбниц, Лейбниц, - сказал Даниил Бернулли, - сам великий Лейбниц говорил, что, если б секрет вечного двигателя перешел в руки разумных математиков, его бы можно было реализовать.

- В чем там секрет, расскажите, расскажите! - требовала царевна Анна Петровна, постукивая кулачком по пюпитру. - Мы желаем знать любой секрет.

- Ваше герцогское высочество, - поклонился ей Бильфингер, - заверяю вас, там никакого секрета нет, кроме чистого надувательства. Часть роликов там скатывается с призмы, а другая часть тем же движением поднимается. Да не может ничего рождаться из ничего! Чтобы получить силу, надо применить другую силу, а там еще потери от трения, от неточных расчетов.

- А как же мельницы? - возражали ему. - Откуда там берется сила?

- Там сила ветра и воды.

- А сила ветра, сила воды?

Солнце всемогущее поднимает воду в небеса и низвергает в виде дождя. Оно же приводит в движение бореи и зефиры.

Некоторые в пылу спора сорвали с себя парики, обнажив академические лысины, пудра поднялась облаком. Гвалт был как на рынке, императорская семья смеялась, а Блументрост, президент Академии, похожий на благостного овна, стоял молча, скрестив руки.

Императрица кивнула Ягужинскому, и генерал-прокурор, привыкший проводить прения в сенате, голосом твердым остановил всех:

- Силе сциенциа - тихо, наука! И все опомнились, рассмеялись. А Ягужинский развел руки и стал еще больше похож на огромного мудрого ворона.

- Так, может быть, - начал он, - закажем господину Рафаловичу, пусть наготовит нам философских камней на каждую губернию? Ведь тяжкий крест несет селянин российский, одних воевод да приказных кормит неисчислимое множество. А тут и армия, и флот, и помещику дай на лопотину. Мир тебе, труженик, с честным оралом, переведи-ка ты дух! Наработаем мы золота способом графа Рафаловича, всем хватит - и воеводам, и генералам, никто боле с тебя семь шкур драть не станет!

Все просто не знали, что это? Шутка, серьез? И произносил это не кто иной, как высший сановник империи! И без единой тени улыбки!

Так бы и оставались се в недоумении, если б не Христина Гендрикова. К началу она опоздала, потому что была у куафера, делала прическу фонтанж, чтобы окончательно сразить завистниц-фрейлин. Войдя в портретный зал, она обнаружила, что места для нее не заготовлено и вообще в пылу ученых споров никто не обращает на нее внимания. Тогда, растолкав придворных, она пробилась к самой императрице. Поймала пухлую ручку, облобызала со слезой умиления, потом кинулась к царевнам.

- Здравствуй, на множество лет, душечка Анна Петровна! Здравствуй, золотце наше, Лизочка Петровна!

Она расслышала только конец драматической речи генерал-прокурора сената и высказалась так:

- И-и, золота наработать! Видали мы в псковской нашей волости таких ловкачей. Они в цессарский талер добрую четверть фальшивого золота клали. И перечеканивали заново, да ведь как искусно! Рыло королевское, двоеглавая кура - все честь по чести. У нас половина шинкарей от их художества разорилась.

Левенвольд поспешил принести стульчик и ей, а первый российский профессор Герман, похожий на седенького мышонка, раздумчиво сказал:

- Нет, что ни говорите, господа, тут что-то другое...

Тут проблема возможности и невозможности чуда, вот в чем дело. Если взять Лейбница...

И опять при имени Лейбница все академики приумолкли.