Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года

Особенно заинтересовал его рассказ Алены о вольном доме. Подлец карлик, и там он свой человек!

Ниспровергай притоны! Таков был указ царя Петра генерал-полицеймейстеру, и Девиер исполнял его неукоснительно, и не было страшнее ниспровергателя в Санктпетербурге.

Но при новом царствовании и веяния иные. И чуткое ухо Антона Мануиловича их уловило.

Новая столица строилась по образцу и подобию таких мировых скопищ, как Амстердам, Лондон, Лиссабон. Там, где кораблям тесно и они ждут своей очереди швартоваться, там разноязыкие матросы ватагами шляются по улицам, и что для них главное? Трактиры, ночлежки, кофейни, вертепы разные, игорные дома… Как тут цыкнешь на человека, если он бренчит в кармане вест-индским золотом, которое он желает оставить здесь? И просто желает рассеяться, размягчить свои нервы, задубевшие в нечеловеческом переходе через океан.

Здесь, однако, проявлялись, по крайней мере, три неясных момента, которые смазывали всю картину.

Во-первых, почему Тузов не доложил сразу ему, генерал-полицеймейстеру, как он был обязан к этому присягой? Девиер знал Тузова как офицера точного и исполнительного.

Во-вторых, кто же сей академикус, владелец злополучного камня, и зачем он тайно встречался с английским милордом? Девиер имел списки всех новоприбывших академиков, но кто из них именно утратил камень? И почему не заявил в полицию?

В-третьих, что такое сам философский камень, предмет распри мудрецов? Девиеру по его нелегкой полицейской службе знакомы всяческие ворожеи с гаданьями, кликуши с пророчествами, колдуны с превращеньями, но такой диковины он еще не знал.

Тревожило обстоятельство, что академикус тот собирался его государыне преподносить. Ежели так, двор вскоре узнает о его существовании, подлинном или мнимом. И тогда Антон Девиер, сенатор и кавалер ордена Андрея Первозванного, должен знать о нем раньше и больше всех.

А тут и Сонька Золотая Ручка!

Об ней где только не судачат, но даже тайные подсыльщики плечами пожимают. И при дворе о ней заходит речь, а он, он — всесильный бог полиции — отделывается милым анекдотцем!

Но сыщицкое чутье ему подсказывает: здесь не простая татьба, тут поднимай выше! Здесь в один узел может быть завязана и пропажа философского камня, и загадочный академикус, и даже такая, казалось бы, далекая вещь, как внезапное появление британско-датского союзного флота у берегов Эстляндии, о чем сообщали морские дозоры.

Тут большая политика! И политику эту вершить теперь Антону Девиеру, больше некому. Государыня слаба, и век ее недолог. Ромодановский, старый кровосос, волею божьею помре, и Преображенский его приказ заплечных дел захирел совершенно. Ушаков, гениальный фискал, после кончины Петра сажает капусту у себя в огороде. Не могут ему простить вельможи его ретивости в искоренении казнокрадства.

Кто же теперь? Только Антон Девиер.

Правда, есть еще светлейший князь, генерал-фельдмаршал, санктпетербургский генерал-губернатор Александр Данилович, его, Девиера, свояк[33] и первое лицо в империи. Но и он на чем-нибудь да споткнется: если не на курляндском герцогстве, то на ста тысячах ефимков,[34] позаимствованных из казны; если не на жителях города Батурина, которых он раздел и по миру пустил, то на великом князе Петре Алексеевиче. Царевич этот — мальчик; мальчик, а на всеобщего благодетеля косенько так поглядывает!

А что же делать с этой босоногой нимфой в крашенинном платке, повязанном на самые брови, которая только и талдычит свое: «Максим Петрович, Максим Петрович…» Кнутом, что ли, пройтись или так пугануть?

Девиер заправился понюшкой а ля виолетт и, комически сдвинув брови, спросил:

— А может быть, та Сонька полюбила его?

— Кого?

— Да Максим Петровича твоего!

Алена вся обмерла. Эта простая мысль не приходила ей в голову.

— Этого не может быть… Господин полицеймейстер, Антон Мануилович!.. — еле промолвила она.

Девиер усмехнулся и закивал головой.

— Да, да, почему же нет? Сидит себе, наверное, Максим Петрович на своей квартире и пьет остуженный узвар.

— Правда? — Алена с надеждой так и устремилась к генерал-полицеймейстеру.

Эк она обрадовалась тому, что он, может быть, жив! Даже на Соньку рукой махнула. Никто никогда Антона Девиера не любил так, как любит эта русская девушка своего простого парня, который, может быть, и не заслуживает того… И Антону Мануиловичу захотелось улыбнуться ее доверчивому взгляду.

— Ладно, ладно, ступай… Там он, в своей каморке, дома. Я, может быть, и не всесильный полицейский, но уж главный угадчик, это точно!

— Курицын! — крикнул он как можно более зверским тоном, чтобы сбить лирическое настроение. — Чтоб тебя паралик!

Старый служака явился немедленно.

— Кто такая маркиза Лена-Зофия Кастеллафранка да Сервейра?

— Не могу знать, ваше превосходительство!

— Ой ли? — прищурился Девиер. — К вечеру приготовишь о ней выписку из реестра проживающих. А сейчас свистать всех наверх — едем!

4

В полдень трое в черных масках постучались в домик Нартова. Царский токарь встретил их в галстуке, собрался куда-то ехать.