Санкция на черную магию

Но любопытство – даже если оно сгубило кошку – взяло надо мной верх и с участившимся сердцебиением я подняла коробку с кровати и села.

– Ты не уйдешь? – спросила я, чувствуя себя трусихой, и Айви покачала головой.

И с этим заверением я развязала первый из трех узелков.

Мои влажные волосы, казалось, завились, и мое лицо нагрелось, когда эльфийская магия прошла сквозь меня, принеся привкус дубовых листьев и холодного осеннего воздуха.

– Ты в порядке?

Я кивнула.

– Эта магия забавно ощущается. Как оловянная фольга.

Айви выдохнула, и кровать вздрогнула, когда она встала, скрестив руки на груди. Это была необычная для нее демонстрация беспокойства, которое я очень понимала. Набравшись смелости, я развязала второй узел. Мои мысли, казалось, подпрыгнули, и дыхание ускорилось. Остановиться сейчас означало разрушить чары, и я развязала третий узел, необычная усталость делала мои пальцы неуклюжими. Я надеюсь, что не совершаю ошибку.

Дыхание перехватило, я смотрела на Айви и будто бы проваливалась в себя, словно Алиса в кроличью нору. Я знала, что сижу на своей кровати, но вокруг пели птицы и раздавалось мягкое сопение лошадей. Двойственное ощущение реальности и воспоминаний было ужасным, но разбуженные магией воспоминания постепенно брали верх.

– Боже мой, Айви. Здесь так тепло, – прошептала я с закрытыми глазами, отдавая себя во власть сна, который был вовсе не сном, а памятью. Я ощущала себя маленькой, мягкость моей постели превратилась в жесткий деревянный пол. Усталость подползла ко мне, знакомая и ненавидимая, проникая в мои кости, как яд. Мои воспоминания разделились, и забыв все, что я знала до этого, я… вспомнила.

Пульс застучал быстрее, меня уносило в детство, и я открыла глаза уже в тусклом свете конюшен в лагере.

Шмыгнув носом, я сильнее сжалась на полу, глубоко вдыхая приторный запах влажной соломы, лошадиного навоза и влажной кожи, и постаралась не заплакать. Полный отстой. Популярность – полный отстой. Я думала, что Жасмин ненавидит Трента, а оказывается, она влюбилась в него. Влюбилась! Откуда мне было знать? Она же постоянно жаловалась на него.

Лошадь переступила с ноги на ногу, и я зарылась глубже в угол, накрывшись с головой синим одеялом, чтобы скрыться. Я никогда не видела того, кто бы ездил на этом чудовищном коне, и он не возражал против моего вторжения. Я была так зла. Мы с Жасмин никогда раньше не ругались, но когда я выяснила, что она лгала мне по поводу того, куда она ходила, я не выдержала. Она поехала на прогулку при луне с маленьким богатеньким мальчишкой, оставив меня в одиночестве лежать на нижней полке нашей двухъярусной кровати и слушать рассказы остальных про первый поцелуй, хотя она знала, что у меня его еще ни разу не было. Она должна была быть моей подругой!

Я задержала дыхание, сдерживая слезы, и обняла колени руками. Во всем был виноват этот сопляк Трент. Чувствуя себя несчастной, я перебирала свои шнурки, но сжалась, услышав звук шагов, идущий от широких дверей конюшни. Я застыла, когда два человека прошли мимо, разговаривая тихими голосами, их силуэты были скрыты высокими стенами загона, в котором я сидела, но я могла точно сказать, что это были дети, а не замаскированные специалисты лаборатории, прикидывающиеся работниками лагеря и разыскивающие меня.

Конь надо мной заржал. Его уши встали торчком, и он свесил голову над воротами.

«Вот дерьмо», – подумала я, узнав голос. Стэнли уже три дня был здесь, мучая Трента, как обычно. Этот парень и в прошлом году был тут, ухитрившись сделать так, что во второй же день после приезда Трент подвернул лодыжку на состязании по ходьбе. В этом году во время гонок на каноэ он сломал Тренту руку. Весло Стэнли с треском опустилось прямо на ее тыльную часть, и Трент больше не смог участвовать. Стэнли не любил проигрывать. И если Стэнли был в конюшне, значит, Трент с ним.

Его голос был слабым, но Стэнли принялся петь «Песню о любви для вампира», изменяя слова на что-то соответствующе грубое, и мое дыхание расслабилось, когда они направились в другое крыло конюшни – но уши коня надо мной все еще стояли торчком.

– Эй, эй, Мистер Т. – донесся тихий голос и звон уздечки, и я замерла.

Трент? Трент был здесь? Испугавшись, я приложила ладонь к своему горячему лицу, глядя вперед, не видя ничего, кроме его макушки. Конь фыркнул, и голос Трента изменился, слова превратились в нечленораздельное тихое пение. Песня была красивой, и я напряглась еще больше, пытаясь разобрать слова. Слова звучали так, словно были на другом языке, и хотя я ненавидела его за то, что он нравился Жасмин, я не могла не думать, что пел он красиво.