Сансет Парк (ЛП)

Сержант Лопез отсутствует дома уже десять месяцев, и потому еда начинается с бессловесной молитвы за его безопасность. Через несколько секунд после того, как они приступают к ужину, все внезапно смотрят на Тересу, неожиданно залившуюся слезами. Пилар, сидящая рядом с ней, обнимает Тересу за плечи и целует ее в щеку. А он все смотрит на скатерть стола и пытается удержать себя от просьб Богу. Бог никак не связан с тем, что происходит в Ираке, уговаривает он себя. Бог никак не связан с этим. Он представляет Джорджа Буша и Дика Чейни, стоящих у стены, а потом — их же расстрелянных; а затем, ради Пилар, ради всех за столом, он желает, чтобы муж Тересы был бы удачлив и вернулся бы неповрежденным.

Он начинает думать, что на сегодня все испытания Анджелы закончились. Они опустошили несколько раз свои тарелки; сейчас — под атакой десерт; и после всего, как жест доброй воли, он предложит себя, чтобы помыть тарелки, и ему не не понадобится ничья помощь; а после того, как он вымоет и высушит бесчисленное количество тарелок, стаканов и приборов, как только он отскребет кастрюли и сковородки и разместит их по своим местам в шкафах, он придет в гостиную и найдет Пилар, и скажет, что уже поздно, что ему надо завтра на работу; и они уйдут, лишь двое их, выскользнут из дома и запрыгнут в машину прежде, чем кто-нибудь сможет вымолвить хоть одно слово. Отличный план, о да, но в то самое мгновение, как Анджела заканчивает есть последний кусок тыквенного пирога (никакой кубинской еды сегодня, все — только американское, начиная фаршированной птицей и заканчивая клюквенным соусом, подливой, сладким картофелем и традиционным десертом), она кладет свою вилку, убирает салфетку и встает. Мне нужно поговорить с тобой, Майлс, говорит она. Пойдем в глубину дома, чтобы никто нам не помешал, хорошо? Это очень важно.

Это неважно. Это совсем неважно. Анджела чувствует себя обделенной — только и всего. Скоро Рождество, и она хочет, чтобы он опять помог ей. Что это значит? спрашивает он. Разное, говорит она. Например, то, что он принес ей этим летом. Невозможно, отвечает он ей, это противозаконно, и он не хочет терять эту работу.

Ты сделал это для меня однажды, говорит она. Непонятно, почему ты не сможешь сделать это еще раз.

Я не могу, повторяет он. Я не могу рисковать.

Ты порешь чушь, Майлс. Все этим занимаются. Я слышала разные истории, и я знаю, что происходит. Эти чистки как прогулки по магазину. Фортепиано, катера, мотоциклы, драгоценности, все такое дорогое. Работники цепляют все, что им попадает пол руку.

Не я.

Я не прошу катера. И зачем мне фортепиано, если я не умею играть? Но все остальное красивое, ты понимаешь, о чем я? Нужные вещи. Вещи, от которых становится радостно.

Ты стучишься не в ту дверь, Анджела.

Ты что — такой глупый, Майлс?

Ближе к цели разговора. Я полагаю, ты хочешь мне сказать что-то, а все, что я слышу — ерунда.

Ты забыл, сколько лет Пилар?

Ты серьезно…

Не забыл?

Ты не станешь. Она же твоя сестра, помнишь?

Один звонок в полицию — и ты спекся, дружочек.

Прекрати. Пилар плюнет в твое лицо. Она больше никогда не заговорит с тобой.

Подумай о вещах, Майлс. Красивых вещах. О горах красивых вещей. Это лучше, чем думать о тюрьме, да?

По дороге домой, уже в машине, Пилар спрашивает, о чем хотела поговорить с ним Анджела, но он избегает правдивого ответа, всячески стараясь не выказать, как он презирает ее, как глубоко она ему ненавистна. Он бормочет что-то о Рождестве, о секретном намерении их сделать что-то для всех членов семьи, но он не может и вымолвить слова, потому что Анджела заставила его поклясться, что он будет молчать до условленного момента. Это, похоже, успокаивает Пилар — она улыбается в предвкушении чего-то хорошего, ожидающего их; и вскоре они уже не говорят об Анджеле, а обсуждают впечатление, которое оставил после себя Эдди. Пилар говорит, что он милый и совсем неплохо выглядящий, но она не уверена, если он достаточно умен для Марии — на эти слова он не отвечает ей. По его разумению, достаточна ли умна Мария для Эдди, но он не хочет обижать Пилар своими сомнениями. Вместо этого он касается правой рукой ее волос и спрашивает ее, что она думает о книге, которую он дал ей утром — Дублинцы Джеймса Джойса.

На следующий день он идет на работу, совершенно уверенный, что угрозы Анджелы не более, чем слова, неприятная театральная сценка, чтобы он растаял и вновь начал тащить для нее. Он ни за что не станет глупо, бессмысленно рисковать, и никакие силы на свете не заставят его дать ей хоть что-нибудь — хоть зубочистку, хоть использованный носовой платок, хоть один пердеж заики Пако.