САНСИРО

Хирота пошёл в кабинет за ножом для фруктов. Сансиро сходил на кухню за кухонным ножом, и все трое принялись есть. Хирота и его гость оживлённо обсуждали дела средней школы в провинции. Из-за житейских невзгод и всяких неурядиц, рассказывал гость, просто невозможно долго работать на одном месте. Ему, например, приходилось, кроме своего предмета, преподавать ещё дзюдо[59], а один его коллега до того беден, что ходит в гэта до тех пор, покуда они совсем не износятся, меняя лишь ремешки; и уж если вышел в отставку, найти работу почти невозможно, поэтому он вынужден временно отправить жену к родителям… Темы казались неисчерпаемыми.

Выплёвывая косточки, Сансиро смотрел на этого человека и всё больше проникался к нему жалостью. Как не похож он на Сансиро, как будто принадлежит к другой расе. «Хорошо бы снова стать студентом, — то и дело повторял он, — ничего нет приятнее студенческой жизни». Эти слова навели Сансиро на мысль о том, что ему, собственно, осталось быть студентом каких-нибудь два-три года, и настроение у него сейчас уже далеко не такое безоблачное, как в те времена, когда они с Ёдзиро ели гречневую лапшу.

Хирота пошёл в кабинет и вернулся оттуда с книгой в тёмно-красной обложке, покрытой на обрезе пылью.

— Вот «Хайдриотафия»[60], о которой я вам недавно говорил. Полистайте, скуки ради.

Сансиро поблагодарил и взял книгу. «Уход в небытие — явление постоянное и естественное, и не следует задаваться вопросом о том, достойны люди вечности или не достойны». Эта фраза бросилась Сансиро в глаза, как только он открыл книгу. Хирота между тем продолжал беседовать с бакалавром дзюдо. То, что рассказывал бакалавр, несомненно, вызывало сочувствие к учителям средней школы, но наибольшего сочувствия, как явствовало из слов бакалавра, заслуживал он сам. В нынешний век в цене только факты, о чувствах никто и не думает. И с этим ничего не поделаешь: жизнь до того трудна, что не до чувств. Почитайте газеты, и вы увидите, что девять из десяти заметок на социальные темы имеют поистине трагическое содержание. Но для нас это просто информация, и мы не принимаем её близко к сердцу. Как-то из кратенького сообщения под заголовком «Погибло свыше десяти человек» я узнал адрес, возраст и причину насильственной смерти этих несчастных, каждому была выделена строчка петитом. Предел лаконичности и ясности. Или такая рубрика: «Кражи». Здесь сразу узнаёшь, кого и какие воры обобрали. Чрезвычайно удобно. В жизни многое, я полагаю, построено на таком принципе. К примеру, отставка. Для ушедшего в отставку это, возможно, событие, близкое к трагедии, в то время как у окружающих оно не вызовет сколько-нибудь сильных эмоций. К этому надо быть готовым и поступать соответственно.

— Разумеется, при таком количестве свободного времени, как у вас, сэнсэй, можно позволить себе эмоции, — с самым серьёзным видом сказал мастер дзюдо и тут же расхохотался. Вслед за ним рассмеялись Хирота с Сансиро. Судя по всему, гость уходить не собирался, а Сансиро, захватив книгу, которую ему дал Хирота, через кухню вышел на улицу.

«Не сгнить в могиле, жить в памяти грядущих поколений, увековечить своё имя, возродиться в будущем — вот чего жаждет человечество с древних времён. Ибо исполнение всех этих желаний — прямая дорога в рай. Однако для истинно верующего желания эти — суета сует. Ведь возродиться — значит снова стать самим собой. А это никак не связано ни с желанием, ни с надеждой, это непреложная истина, которую дано познать истинно верующему. И не всё ли равно — лежать в могиле св. Иннокентия[61] или быть погребённым в песках Египта. Главное, радоваться собственной вечности — будь то в тесной могиле размером в шесть футов или в гробнице Адриана[62]. Смирись и будь готов к тому, что тебя ждёт».

Идя не спеша по улице, Сансиро прочёл это в заключительной главе «Хайдриотафии». Он слышал от Хироты, что автор этой книги — известный писатель и великолепный стилист и что это его сочинение — самое блестящее из всего им написанного. Правда, рассказывая это, Хирота, смеясь, заявил, что сам он придерживается несколько иного мнения. Да и Сансиро, признаться, не увидел в этой книге никакого блеска. Тяжеловесные фразы, очень странное употребление слов, туманно выраженные мысли — впечатление такое, словно осматриваешь старинный буддийский храм. Чтобы прочесть и как-то осмыслить один этот отрывок, понадобилось несколько кварталов пути. И то многое осталось непонятным.

Прочитанное вызвало в Сансиро смутное чувство, близкое к сентиментальности, как если бы в Токио донёсся слабым эхом удар в колокол Большого Будды в Нара. Именно это чувство, а не смысл, доставило Сансиро удовольствие. Ведь он никогда ещё глубоко не задумывался над вопросами жизни и смерти — слишком молодая и горячая кровь текла в его жилах. В этом чувстве, собственно, и выразилась истинная сущность Сансиро…