САНСИРО

Когда мы сегодня судим о японской литературе начала века, мы можем легко отделить декларации от их воплощений в художественных произведениях. Нам совершенно ясно, что многие из деклараций писателей находились в категорическом противоречии с их творческой практикой, что их произведения часто ломали ими же установленные узкие натуралистические рамки. Как было, например, с тем же «Нарушенным заветом» Симадзаки Тосона, романом, который вполне основательно причисляется к реалистической литературе, хотя в немалой степени несёт в себе и черты натурализма. Это видно и из основной посылки писателя о биологическом объяснении поступков человека. Так что правильнее, видимо, сказать, что в «Нарушенном завете» Симадзаки шёл к реализму, преодолевая натурализм, вопреки ему. Правда, Симадзаки не был оригинален. Глава французского натурализма Золя в лучших своих произведениях поднимался до истинного реализма. Но ведь кроме Симадзаки Тосона был ещё и Таяма Катай, который, выдвигая положение о «плоскостном изображении» и «неприкрашенном изображении», утверждал, что внутренний мир человека, внутренняя суть явлений человеку недоступны, что писатель видит только то, что лежит на поверхности, и именно это должен изображать. Любые литературные приёмы, искусство, мастерство решительно отвергались им. Причём, в отличив от Симадзаки, Таяма не только декларировал натурализм, но и воплощал свои принципы в художественных произведениях. Он довёл их до nec plus ultra, пытаясь доказать, что, поскольку писатель с полной достоверностью может знать лишь самого себя, то он и должен ограничить объект изображения самим собой. Отсюда и «повесть о себе», ставшая основным жанром творчества Таяма.

Так трансформировалась в Японии идея Золя о литературе Яичного опыта. Причём следует отметить, что, восприняв теоретические основы французского экспериментального романа, японские натуралисты зачастую выхолащивали антибуржуазный пафос французских натуралистов и в первую очередь Золя.

Повесть Таяма Катай «Постель», в которой рассказывается о любви героя-автора к своей ученице, не содержит и тени критики существующего общества. Это, по словам Симамура Хогэцу, «смелая, искренняя исповедь — исповедь человека из плоти и крови», и не более. И хотя автор обнажил свою душу и, казалось бы, бросил смелый вызов буржуазной морали, но, ограничившись показом интимных переживании героя, не дав широких социальных обобщений, он фактически превратил её в камерное, лишённое общественного звучания произведение.

При этом не нужно забывать, что «Постель» Таяма считалась Эталоном натуралистической литературы в Японии, «повесть о себе» была декларирована основным жанром, если писатель хочет рассказать всю правду, свободную от недоговорённости и вымысла. Вспомним снова гётевского Вертера! «Всякие правила убивают ощущение природы и способность правдиво изображать её». И если уж говорить о тех, кто «убивал ощущение правды» в японской литературе, то в первую очередь следует назвать натуралистов. Всё это и заставляло Нацумэ выступать против их метода, который часто просто утрировал слабые стороны французских натуралистов.

Таким образом, Нацумэ был антинатуралистом, но отнюдь не антиреалистом.

В 1906 году выходит роман «В дороге», в котором Нацумэ проводит мысль, что невозможно изображать события, будучи непосредственным их участником. Чтобы правдиво вскрыть окружающую действительность, нужно быть беспристрастным наблюдателем, чтобы творить свободно, нужно «отрешиться от человеческих чувств», Так и поступает его герой-художник. Этот роман можно, пожалуй, воспринять как резкую реакцию на натурализм, как доведённое уже до крайности отрицание литературы личного опыта, а совсем не как кредо, не как последовательную позицию писателя. Мы увидим это ниже.

Резко противопоставлены этому роману два следующих, появившихся один за другим: «Двести десятый день» (1908) и «Пронизывающий осенний ветер» (1907), содержащие резкую критику буржуазного общества, критику социальной системы, которая ведёт к неравенству, лишает прав народ, вынуждает его жить в беспросветной нищете. Бороться за права народа, за то, чтобы дать ему хоть бы тот минимум, который бы позволил ему жить в человеческих условиях, — вот какова цель жизни. К такому выводу приходят два молодых человека — герои романа «Двести десятый день». Критика ими буржуазной действительности носит конкретный характер: герои стремятся к борьбе не против низости и глупости вообще, как, например, «Мальчуган», а против «власти золота». Герой же «Пронизывающего осеннего ветра» идёт ещё дальше — он уже борется против «аристократов и богачей». Такая позиция Нацумэ вряд ли может быть воспринята как неожиданная — ещё в письмах из Лондона он писал, что появление в современном мире теории Карла Маркса вполне закономерно.