Святогор улыбнулся, и я благодарно кивнула брату. Он обладал потрясающим оптимизмом и никогда не унывал. И я подумала, что, углубившись в собственные страдания, я даже не задумывалась о тех переживаниях, которые Коля тщательно скрывал в душе. А ведь ему пришлось вынести гораздо больше, чем мне. И в двадцатом веке у него оставалось самое дорогое в жизни — его жена и ребенок. Мне сделалось стыдно так, что даже краска залила мое лицо. Я подвела коня вплотную к Коле и шепнула ему по-русски:
— Спасибо, Коленька. Я тебя очень люблю.
Спуск с более крутых южных отрогов Сьерра-Морены оказался сложнее подъема и занял у нас почти целый день. Мы часто останавливались, давая передышку лошадям. Красота горных пейзажей околдовывала, подпитывая меня какой-то чудодейственной энергией, так что я находилась в приподнятом настроении и в состоянии необычной эйфории.
Мы много беседовали, обсуждая политическую ситуацию в халифате. А Святогор, похоже, особенно интересовался событиями на Руси и напомнил мне о моем обещании рассказать ему о его родине. Я вопросительно взглянула на Колю, ища у него поддержки: у меня не было уверенности, что я вправе открыть перед Святогором еще не произошедшее. Но брат подсказал, что если такого права у меня нет, что-нибудь непременно остановит мой рассказ, как это случилось, когда исчез текст в рукописи, а затем и сама рукопись. И я осторожно начала рассказ издалека.
Постепенно задавая вопрос за вопросом, он втянул меня в подробное изложение событий того времени, насколько я знала их по летописной версии. Святогор погрузился в раздумья, отрешенно глядя перед собой. Я недоумевала, почему кто-то свыше позволил-таки мне поведать Святогору о будущих событиях. Возможно, моя версия была не истинной. Возможно, на самом деле все происходило совсем иначе и не тогда. К летописям следовало относиться с большой долей сомнения и осторожности. А фактически об истории Руси того времени мы судили в основном по летописям. Судьба же занесла меня в Испанию, а не в Древнюю Русь одиннадцатого века, и я не имела возможности воочию увидеть, как и чем жили тогда мои предки. Кое-что, однако, подтверждалось рассказом Святогора о его детстве.
— И все же это ужасно! — воскликнул Святогор. — Ужасно, что братья используют наемников в борьбе друг с другом, вместо того, чтобы объединиться самим. И это действительно повторяется в разных странах в разные времена.
И он горько усмехнулся:
— Здесь я и сам вроде наемника. И нет здесь для меня правого дела. Я ничью сторону не могу принять. Прав был Гайлан! Русь! Я должен вернуться домой, на Русь! Там я сумел бы понять, с кем я, и послужить верой и правдой родине моей. Это наполнило бы мою жизнь смыслом, а затерянный странник обрел бы, наконец, дом!
Вот оно что! Я вспомнила начало его рукописи, где он представляется как дружинник Ярослава. Оказывается, это именно я заронила ему в сердце мысль о возвращении домой. Видимо, для того мне и позволено было рассказать ему о Руси. Значит, он все же осуществит свою мечту. А еще это означало, что я не буду с ним рядом и вернусь домой. В свой век, ничуть не менее жестокий и гораздо более беспринципный и беспардонный, где в борьбе за власть, как и во все времена, все средства хороши, и где во имя собственного благополучия, правители устраивают войну своему народу.
История, к величайшему сожалению, никого ничему не учит!
Глава тридцать седьмая КОРДОВА
Отвечай мне, край родимый, что случилося с тобою?
Видишь — горы пошатнулись и утес поник главою. ……………………………………………………….
Где ты, Кордова, столица, что влекла к себе из дали?
Там нашли приют науки и ремесла процветали. ………………………………………………………..
Нет ответа…
Край родимый, мы тебя покинем скоро,
Кто же может удержаться, коль утеряна опора?
Ночь мы снова провели в горах, найдя приют в небольшой пещере, нависшей над расщелиной, где бурным потоком шумная речка проворно спускалась вниз. Мы очень устали за день. Конные прогулки и по равнинной местности были довольно утомительны, а на горных склонах это требовало особого внимания и бдительности от предводителя нашего маленького отряда и особой выносливости от всех его членов.