Сантрелья

Я дала ему фонарь, он разглядывал его с трепетом и любопытством, граничащим с благоговением.

«Нда-а, — подумала я, — это же надо так одичать, что элементарный фонарик на батарейках кажется такому сильному, умному, образованному мужчине невиданным чудом. Они, что, здесь в этом замке, подобно семейству Лыковых /Семья староверов, жившая в полной изоляции от общества в тайге. Их обнаружили в 80-е годы XX века/, отстали, законсервировались в своей изоляции? Теперь понятно, почему холм пользуется дурной славой: все боятся этих дикарей».

Мы подошли к подземному ходу, и только тут я заметила, что кустарник не загораживал вход, а лишь обрамлял его. Мы спустились в пещеру и отправились в обратный путь, которым подземелье вело нас к замку. Абдеррахман освещал дорогу факелом, горевшим ярче моего фонарика, выхватывая из темноты более обширное пространство. Так что возвращение в логово дикаря на всем протяжении происходило в тесном соприкосновении с крысами.

Абдеррахман развлекал меня беседой, видимо, чтобы и себе и мне скрасить этот мрачный путь. Вряд ли я толком расскажу, о чем шла речь, но приведу смысл того, что поняла:

— Завтра ты выйдешь сюда на холм. Одежду я тебе положил на диван. Я схвачу тебя и на коне привезу в замок. Тогда я смогу представить тебя хозяевам как свою рабыню, пойманную мной на дороге.

Может, это я нафантазировала, вам судить, но из всего этого бреда я опять вынесла одну мысль: я его рабыня. Уже еле волоча ноги, я торопилась вернуться в «клетку» и даже не раскаивалась в этом. И не расстраивалась. По-видимому, меня все же в известной степени смутил спуск по ночному холму, поиски дороги в Сантрелью и поиски самой Сантрельи в кромешной тьме.

Наконец, мы из последних сил (я, во всяком случае) вползли на верхнюю ступень лестницы, и я с облегчением кинулась к дивану. Я сбросила кроссовки, легла, сладко вытянула отяжелевшие ноги, накинула прохладное покрывало и сладко смежила отяжелевшие веки.

Что делал мой «повелитель», что происходило вокруг, я уже не знаю.

Глава тринадцатая И СНОВА В БЕГАХ

Едва надежда поднялась с колен,

Как пала вновь, покорна черной силе;

И чаянья опять не победили,

Отчаянью сдались в постылый плен.

Гарсиласо де ла Вега

Несмотря на усталость, возбужденное состояние сделало мой сон чутким и неглубоким. От любого шороха я просыпалась, и ночь показалась мне долгой. Видимо, поэтому я, всегда с таким трудом выковыривающая себя из постели по утрам, на сей раз пробудилась легко и рано. Я открыла глаза, увидела, что Абдеррахман уже встал, и решила, пока не выдавать себя, чтобы узнать, какое сегодня последует отношение к рабыне, и когда меня заставят приступить к моим «рабским» обязанностям.

Лежа, я наблюдала за «дикарем», который занимался гимнастикой, по пояс голый, в смешных легких шароварах и простоволосый. При свете дня стало возможным лучше его рассмотреть. И меня поразил пшеничный цвет его длинных по плечи волнистых волос, столь не вязавшийся с моим представлением об арабах. Такого же цвета оказались его борода и усы. Он выполнял упражнения на различные группы мышц, и все тело его свидетельствовало о том, что занимался он этим регулярно, ежедневно и старательно. Он выглядел сильным, стройным и красивым, скорее походившим на древнерусского богатыря, нежели на араба. Я даже залюбовалась его грациозными, легкими движениями. Затем он стал осуществлять манипуляции с различным оружием, сначала — с чем-то вроде меча, потом — с саблей и, наконец, с длинным ножом. Он орудовал ими, как фокусник или жонглер, отрабатывая удары, различные приемы и пассажи. Потом он скрылся в нише за занавеской, послышался плеск, а когда он вышел, капли воды блестели на его красивом загорелом теле. Такая чистоплотность говорила о цивилизованности этого человека, что изумляло и еще больше интриговало меня. Но как бы ни был симпатичен мне мой «господин», рабство нисколько не прельщало: у меня были другие планы в этой жизни. И я ни на минуту не забывала о необходимости побега.

Возможность вскоре представилась. Я притворилась спящей. Абдеррахман и не думал будить меня. Напротив, он бесшумно направился к заветной стене, и вновь слегка звеня, отодвинулась каменная махина, открывая вход в подземелье. «Господин» скрылся за потайной дверью.