Сантрелья

— Вы правы, молодой человек, — кивнул он, поворачиваясь. — Побудьте здесь.

И он вышел в боковую дверь.

— Не бойся, Элена, — шепнул мне дон Альфонсо. — Я не покину тебя.

Через минуту падре Эстебан возвратился и со всей серьезностью приступил к обучению меня молитвам. Думаю, он преследовал несколько иные, менее благочестивые цели, когда велел привести меня в домовую церковь, но молодой хозяин, очевидно, спутал его карты.

Мне же доставляло даже удовольствие произносить, повторяя за священником, латинские фразы. Я вспомнила студенческие годы, когда я гордилась, что могу приобщиться к этому древнему мертвому языку. Он вписывался в круг тех неразгаданных, непонятых тайн, которые хранит история и которые так привлекали меня во все времена. И сейчас меня захлестнуло какое-то детское желание бравады: мне хотелось показать, что я тоже знаю кое-что по латыни и громко спеть «Gaudeamus». Но, прекрасно осознавая, что поступать так ни в коем случае нельзя, я упрятала свои дерзкие желания вглубь своей души, изобразила усердие и смирение и с выражением продолжала декламировать строки молитв.

Прошло минут двадцать, и в часовню неожиданно вошел Святогор. Сердце мое радостно забилось при виде его, хотя я не смогла дать себе отчет почему. Он непринужденно перекрестился, подошел к дону Эстебану и поклонился ему.

— Я звал тебя, Сакромонт, хорошо, что ты нашел для меня минутку времени, — направился к нему падре, потом резко обернулся ко мне и приказал: — Повторяй молитвы, дочь моя!

Я сделала вид, что погрузилась в молитвы, а сама прислушивалась к разговору.

— Ты уже долго служишь нам, Сакромонт, и я верю тебе, — с ласковой вкрадчивостью промолвил священник.

Святогор поклонился:

— Готов служить вам, святой отец.

— Есть одно дело, которое необходимо довести до конца, — продолжал падре, все также ласково. — И дон Альфонсо, я уверен, тоже с этим согласен.

Молодой хозяин встал с лавки и приблизился.

— Я говорю о том узнике, которого я считаю колдуном, — возвысил голос дон Эстебан. — Надо выпытать у него правду и обезопасить обитателей замка от его дьявольских чар.

Дон Альфонсо согласно закивал.

— Сакромонт, ты общался с ним на латыни, насколько мне известно, не так ли?

— Да, святой отец.

— Давайте проведем допрос еще раз с участием нас троих, — предложил падре.

— Я не знаю латинского, — констатировал наследник замка, довольно бесстрастно.

— Сакромонт переведет для вас, не так ли? — сказал падре.

Святогор поклонился.

— Я знаю латынь, как язык молитв, Библии, духовной литературы, проповеди, — гордо произнес дон Эстебан. — И вместе мы сумеем провести допрос должным образом. Между тем, дьявольские предметы, найденные при нем…

Вдруг я захохотала. Я вспомнила, как вчера называл этот дремучий человек обыкновенный фонарик, компас, часы и диктофон, и представила себе физиономию этого святоши, если б ему суждено было увидеть телевизор или компьютер. Мне стало смешно. Судьба Коли висела на волоске. Мои нервы были натянуты до предела. И вот струна лопнула, как только я представила комичный образ падре, и я разразилась хохотом. Конечно, это со мной случилась истерика, и все же мне было действительно смешно.

Падре побледнел и рявкнул:

— «О смехе сказал я: „Глупость!“»

Я попыталась взять себя в руки и еще долго всхлипывала, утирая слезы, проступившие во время истерического выплеска.

— Ее тоже следует внимательно допросить, недаром она насмехается над нами, — проворчал святой отец.

— Ну, что вы, падре, девушка просто переволновалась, — вступился Святогор.

— О чем ты?

— Вчера вы устроили ей настоящее судилище, сегодня наказываете ее постом и молитвами, а теперь угрожаете ей допросом, — разъяснил дон Альфонсо.

Но падре накинулся на Святогора, словно это из его уст прозвучала дерзость:

— Тебе надо поближе подойти к вере, Сакромонт. Тебя съедает гордыня. А основа христианской добродетели — смирение.

— Извините, падре, меня учили арабы, что основой добродетели человека является знание и разум, — с вежливым поклоном промолвил Святогор.

— Знание лишь удваивает гордыню, — досадливо огрызнулся священник. — Знание доступно только Богу, ибо на все его, Божья, воля.

— Согласен с вами, святой отец, — ответил Святогор. — И в Коране сказано, что Аллах творит все, что пожелает, ибо он над всем властен.

— Не забывайся, Сакромонт! Ты в стенах христианского храма, а не в мечети! Здесь не пройдет твоя мусульманская проповедь! — вскричал дон Эстебан. — Я посажу тебя на одну скамью с еретиком и колдуном, которого необходимо казнить.

Святогор поклонился:

— Воля ваша, святой отец, только я ведь принимаю христианство.

— Тогда почему ты до сих пор не крестился?

— Услуги, которые я оказываю дону Ордоньо, такого свойства, что я вряд ли смог бы выполнять их, будучи крещенным. Но я приемлю Христа…

— И проповедуешь Аллаха! — возмутился падре.

— И не вижу в том противоречия.

— Смирение подразумевает страх божий в душе! Ты же и не стремишься подавить гордыню, — наставлял священник.