– Пока мы ничего сделать не успеваем, – резюмировал я. – Разве что… Езжай по знакомым, в синагоги, умоляй уезжать скорее всем в Киев, а оттуда дальше – на восток, на Волгу, в Среднюю Азию, куда угодно. Пусть раввины этим занимаются, кто там еще у вас есть авторитетный. У тебя времени на это не хватит. Любой ценой пусть вывозят детей. Евреи тебе поверят. Кто сейчас поедет, тот и жилье, и работу найдет. Потом такой поток будет, что люди рады будут хоть что делать, лишь бы с голоду не сдохнуть.
– Да, так и сделаю, – мрачно кивнул доктор. – А что, кстати, там дальше было с Тамерланом?
– Да Сталин его останки в сорок втором велел вернуть обратно в могилу – и сразу дела пошли в гору, в Сталинградский котел миллион немцев угодило.
Я развел руками, показывая, что всю эту мистическую чушь не следует воспринимать серьезно. Но Адам выглядел очень серьезным.
Двадцать второго все и началось, как в страшном сне. Вроде и ждал, не спал почти, и не сказать, что совсем войну забыл, а взрывы со стороны города как серпом по известному месту были.
Больные вскочили, загалдели, бросились к окнам. Над Львовом поднималось красное зарево. Взрывы продолжали грохотать, проснулся ревун воздушной тревоги.
Санитары, посовещавшись, повели нас в подвал, который совсем не был оборудован под бомбоубежище.
А утром приехал мрачный Адам.
– Надо эвакуировать больницу!
Мы поднялись в кабинет врача, я подошел к окну. В синем небе плыли десятки самолетов с черными крестами. Шли на Киев. Или еще дальше.
– Главврач погиб при бомбежке на выезде из города, – тяжело вздохнул психиатр.
– Кто его заместитель?
– Теперь я, – еще раз вздохнув, ответил Соломоныч.
– Звони скорее, а еще лучше поезжай в горком. Задержимся – пропадем. И не вздумай вывозить больных железкой – ее бомбят больше всего.
– Поеду во Львов… – решился Адам. – Буду выбивать грузовики. Или хотя бы подводы.
В полдень прослушали выступление Молотова.
Молотов говорил убедительно, напористо. Слушали его буквально открыв рты. Некоторые женщины-санитарки плакали. Дергая меня за рукав, замычал Вовчик.
– Да, брат, война началась… – Но он таких слов, наверное, не понимал, успокоился от того, что я с ним заговорил.
В этом месте один из санитаров не выдержал, тихо, буквально себе под нос спросил:
– Но почему не Сталин выступает?
На него зашикали.
Адам оказался просто никаким хозяйственником. Ни про еду, ни про транспорт, ни про прочие вещи, необходимые на марше, он не имел почти никакого представления. Соломоныч суетился, звонил начальству, но все без толку. Если и получалось связаться с высокими кабинетами, то в ответ он получал практически открытым текстом отлуп, мол, разбирайся сам, не до тебя сейчас.