Сапер

После налета и шаг у нас был совсем не прогулочный, да и настроение испортилось. Впрочем, до особого отдела дивизии мы добрались без приключений. Буряков уже ждал нас, чуть не притоптывая от нетерпения. Видать, плюшки за проделанную работу намечались немалые, а наша свадьба была для него мелким непонятным недоразумением. Да и что его винить? Мы с ним едва знакомы, так, случайные попутчики. Меня он повел к своему начальству, показывать товар лицом, а Вера тем временем должна была заселиться в общежитие: надо же нам где-то переночевать.

Начальником Бурякова оказался капитан госбезопасности по фамилии Голубев. Когда лейтенант заглянул к нему в кабинет, я увидел из-за его плеча, как тот, не поднимая голову, махнул рукой, разрешая зайти. Мы стояли перед его столом несколько минут, пока он перелопачивал стопку разномастных бумаг, ставя на них пометки. Вглядываться в эти бумажки я не стал: хоть меня и пустили в кабинет, тем самым дав знать, что большой секретности в документах нет, но лишнее любопытство у этих ребят не приветствовалось никогда. Так что я предпочел изучать портреты вождя революции и вождя народов, висевшие над столом. Ну, и Железный Феликс рядом с ними. Вот уж чего не понимал никогда, так этого обязательного иконостаса в кабинетах начальников. Хорошо хоть коммунисты не придумали ничего вместо крестного знамения, чтобы вымахивать его перед портретами руководства.

На Голубеве была форма старшего батальонного комиссара. Я давно заметил, что особисты постоянно рядятся в форму других войск, не хотят светиться. Казацкие усы, темные, почти черные, которым позавидовал бы и первый маршал, не скрывали национальность капитана. Говорили, что евреи почему-то оказались весьма талантливы в чекистских делах. Хотя разницы в том, кто там тебя допрашивает: Голубев, Иванов или Лацис, нет никакой – церемониться не станет даже якут, не только латыш с евреем или русским. Кроме усов на его голове растительности почти не было – только рыжие брови, правая была сильно меньше левой, видать, где-то сжег, да пучки волос, торчавшие из ушей.

Мои мысли прервал хозяин кабинета, наконец управившийся с бумагами и спрятавший их в ящик стола. Вот тут я и услышал его голос – густой тяжелый бас. Такому голосу прямая дорога в диаконы в каком-нибудь храме побольше. Хотя, конечно, Голубеву в диаконы не пробиться, разве что кантором в синагогу. Там тоже поют. Сидел со мной один кантор, соседа зарезал.

Капитан встал, поправил складку на гимнастерке на спине, подошел к нам и протянул руку. Ну, я ответил, начало хорошее. И дальше он самым официальным голосом (эх, дядя, тебе бы на плацу парадом командовать) произнес:

– Товарищ Соловьев, от лица командования выношу вам благодарность за спасение знамени отряда!

– Служу трудовому народу! – произнес я положенный ответ.

– А за документы – от меня лично, да и от всей нашей службы отдельное спасибо. Вы даже не можете представить, насколько они важны! Ну а с диверсантами и вовсе как в кино получилось! Прямо бери и снимай фильм.

А мне что? Хорошо, если так. Еще раз про трудовой народ сказал, мне не тяжело. Ну а дальше меня хвалили, я старался вспомнить всех причастных, особенно погибших. А вдруг и им что-то с этого перепадет? Может, вдовам какой крупы килограмм лишний насыпят.

Голубев нас вскорости отпустил, передав на попечение Бурякову. Оказалось, карьера лейтенанта и вправду пошла в гору. Вместе с нами он завтра отправляется в Киев. Да и что здесь делать? Через три дня немцы займут Житомир без боев. Наши отойдут, они зайдут. Вот и управление Юго-Западного фронта уже уехало.

Мы вышли из кабинета, и я притормозил начавшего набирать скорость Бурякова.

– Пока мы тут, рядом с печатями и бланками, давайте-ка оформим мне и Вере Андреевне командировки в Киев. А то ходим как, извините за слово, дезертиры какие-то. Любой патруль задержать может.

– Моя вина, – смутился особист. – Себе-то я командировку уже оформил, а вам не стал: документов не было. Пойдемте, конечно.

Ну вот, обрастаю бумажками. И на каждой написано, что это я старший лейтенант Соловьев, а не кто-то другой. Чем больше документов, тем меньше вопросов.

А сейчас пора поторопиться. Общежитие находилось минутах в двадцати ходьбы. Дорогу объяснил Буряков, обещался подойти позже и поднять бокал за молодоженов.

По дороге я перехватил бегущего с круглыми глазами вихрастого паренька лет семнадцати:

– Вагон з горючкою горыть, – закричал он. – Зараз станция рванэ!

Мы оба посмотрели в сторону вокзала, там действительно что-то активно дымило.

– Не ссы, сынок, – я слегка встряхнул вихрастого. – Вагон ведь отогнали, наверное? Не сей панику!

– Так точно, товарыш старший лейтенант, – быстро закивал парень.

– Слушай, есть тут у вас ювелиры где-нибудь? – поинтересовался я.

– Багато було, из жидив. Та як вийна почалась, уси розйихалысь. Хоча… Гершнеры моглы залышиться.

– И где они? Адрес знаешь?

– Як нэ знаты, мы з йихним сынком часто лупцювалыся. Вулыця Котовського, жовтый будынок, там побачитэ.