— Поздравляю! Заслужил! — генерал хлопнул меня по плечу. — Самого Пауля Блобеля, командира зондеркоманды, упокоить… Такие важные документы достать.
— Это разве не секретные сведения? — удивился я.
— Куда уж секретнее — на весь мир твой подвиг журналисты прописали.
— Но там же другой человек на фотографиях…
— Главное, что правильный человек в документах! — генерал кивнул на папку. Я открыл ее еще раз, посмотрел приказ — «… за заслуги перед Советским государством, связанные с совершением геройского подвига… уничтожение командования фашистской зондеркоманды 4а айнзацгруппы…». Рядом лежала грамота Президиума Верховного Совета СССР.
— Я тоже поздравляю! — к нам подошел Берия с бокалом красного вина — Товарищи командиры, большое дело сделали. Давайте отойдем в сторонку, поговорить надо.
— Я так понимаю, этой звездой, — я осторожно потрогал сияющую награду на груди, — я вам обязан, товарищ генеральный комиссар?
— Товарищ Сталин согласился с моим представлением. Сказал, что для таких геройских военных ничего не жалко… Так что можешь высказывать желание, — улыбнулся главный чекист, — буду исполнять.
— Себе ничего просить не буду, — ответил я. — Надеюсь, остальные участники операции тоже будут отмечены. — мне показалось, или в глазах Берии мелькнуло удивление?
— Остальных участников разыскивают и никто из них без награды не останется, можете быть спокойны, — тут же заметил он. — Личные просьбы будут?
— Жена работает у Бурденко, ютится в чужой комнате в коммуналке… А до этого в общежитии… — начал я рассказ бедного родственника.
— Всё понял, — снова улыбнулся Берия. — Будет вам квартира. С женой свяжутся. Так что ты воюй, а мы тут тебе тыл укрепим.
Кирпонос с удивлением на меня посмотрел. А не обнаглел ли я? А вот и нет. Раз дали Героя, то теперь можно и попросить улучшить жилищные условия. Отказать не должны. Москву армия не сдаст, закрепиться в столице — милое дело. А там дадим пинка фашистам, может, получится перевестись служить к жене поближе. Да и Вере не придется ютиться в коммуналке на птичьих правах. Оказалось, что въехала она в комнату, мягко говоря, неофициально. Дала на лапу кому-то. Черт с ним, что прослыву рвачом — я просто обязан был подумать о супруге.
— Ладно, о подвигах поговорили, награды раздали, — внезапно посерьезневшим голосом продолжил генеральный комиссар госбезопасности. — Вы лучше скажите, товарищи командиры, почему Голиаф не в Москве? А то мне докладывают чуть ли не о самоуправстве…
А вот и ответочка.
— Наши специалисты готовы быстро повторить устройство, — прокашлявшись, сообщил Кирпонос. — Тем более в свете планов наркомата по минированию города…
Про это я ему напел, пытаясь оставить танкетку в Киеве. Мне удалось, хоть и пришлось для этого поделиться кое-какими деталями своего плана. Ну обозвали лишний раз авантюристом, невелика плата за то, что вышло по-моему.
— Да, вы хорошо помогаете 4-й дивизии НКВД, — согласился Берия. — Но Голиаф надо привезти в Москву! Тут с ним быстро разберутся. Это приказ!
— Есть, товарищ генеральный комиссар, — вытянулся комфронта.
— Не тяните там, — Лаврентий Павлович сказал это вскользь, будто на отходе… но такие просьбы лучше не игнорировать. — Кстати, Соловьев, — Берия улыбнулся мне своей акульей улыбкой. — Тут такая интересная история вышла… Твои родственники объявились. Говорят что подменили тебя. Шпион ты немецкий, а не лейтенант Петр Соловьев.
Сердце ухнуло в пятки, но я постарался сохранить нейтральную мину на лице. Трудновато, когда главный чекист заявляет такое.
— Вот как? — надеюсь, легкую дрожь в голосе заметил один я.
— Да, представляешь? — непонятно было, шутит Берия или говорит серьезно. — Заявление в органы написали.
Берия разглядывал меня, наконец улыбнувшись. Кирпонос усиленно изучал подробности оформления Георгиевского зала.
— И что теперь? — спросил я, думая, что ладошки неплохо бы протереть: пот с них чуть не капал.
— А ничего. Мы объяснили вашему отцу и матери, почему в Правде было фото другого человека и о специальной операции рассказали. Без подробностей. Взяли подписки, естественно. Ладно, товарищи, отдыхать некогда, пойду я, — и Берия, сверкнув при развороте стеклами очков, ушел.
Фу… У меня чуть не подкосились ноги от облегчения. По самому краешку прошел.
*****
Младлей, дождавшись пока я останусь один, сам подошел ко мне. Отхлебнул из бокала шипучки, поставил в сторону.
— Как хоть это пить можно? Кислятина, пузырьки эти потом всё наружу просятся, разговариваешь с кем, рыгнуть боишься.
— Ты на еду налегай, — посоветовал я ему. — Где еще сегодня перекусить удастся?
— А что ж мы, даже не познакомились, непорядок, — сказал летчик. — Меня Виктор зовут.
— Петр, — представился я. А в голове крутились и складывались детальки. Младлей, летун, таран над Москвой в августе, Виктор… Кажись, сходится. Вот подвезло мне такого парня встретить! — Талалихин, — сказал я. — Ты же Виктор Талалихин?
— Ну да, — снова покрылся красными пятнами мой сосед. — Меня после того киносборника с Орловой многие узнавать начали.