Она разговаривала, как его супруга. Как женщина, заполучившая на него все моральные и материальные права, и о деньгах спрашивала почти номинально. Ему нравилось это чувство, что они — команда. Не просто двое, сошедшиеся поработать, но двое, коротающие жизнь вместе. Вместе в радости и в горе, вместе утром и вечером, просто вместе. Вдруг отступила тоска.
— Хорошо, я посмотрю.
— Вот и здорово.
Он в какой-то мере был рад, что ему не придется рассматривать ее с террасы — выворачивать шею, делать вид, что его совсем не интересуют эти короткие шортики и чертовы лямки от них, которые очень хотелось нежно спустить с девичьих плеч.
Обед.
Не зная, когда они вдруг прервутся для неожиданных занятий — морской прогулки или поездки в Гару, — Лана работала усердно. Висела в «паузе», смотрела то сделавшийся почти родным потолок с вентилятором, то на камни на столе и балдела от мысли, что у нее получилось. Получилось привлечь его внимание. Очки или нет, а его лицо, вытянувшееся от удивления при виде ее наряда, не сумела бы скрыть даже театральная маска. И эти нервные руки, сбившееся дыхание… Лана мурчала кошкой.
Лицо Мо и его реакции занимали все ее мысли в «паузах» — она будто висела дважды. Залипала, словно муха в меду, во времени и пространстве, залипала в своих мыслях о высоком и крепком мужчине. С одной стороны, радовалась, что сумела пробить первый слой брони, с другой, постоянно тревожилась — семь дней, а она так и не приблизилась к пресловутому сиянию. Каким образом она сможет помочь Мо, если не достигнет успеха с раствором Химика?
Застывший мир лениво наблюдал за ней ровным белым потолком, гребными лопастями вентилятора, свисающим с плафона шнурком. Мир не торопился являть ей свои глубинные стороны — был и оставался твердым и материальным. Слишком плотным, слишком грубым для того, чтобы сквозь материю пробивалась энергия, слишком… обычным. Словно дед, который с усмешкой наблюдает за жалкими попытками ученика просверлить взглядом черепную коробку и обнаружить в ней упрятанную кладезь мудрости.
Возможно, ей нужна какая-то встряска — алкоголь, трава?
Траву курить не хотелось — Лана не пробовала и начинать не желала. Алкоголя в последние дни было достаточно. Тогда что?
Если ситуация не изменится в течение этих семи дней, то улыбки превратятся в плач.
У них есть шанс вытянуть Сапфир и просто так. Есть, утешала она себя, бесконечно нервничая от того, что прогресс не наблюдается. В конце концов, шесть камней, исключая Сапфир, позволят прожить Марио еще месяц. Некоторые, как Лараит, больше месяца — почти три. Восемьдесят дней. Алмаз — пятьдесят шесть, Оникс — сорок четыре, Аквамарин — тридцать четыре, Рубин — тридцать два, Аметист — тридцать.
Она хмыкала, думая об этом. Тридцать — издевка. А что, если в последний день ты не успеешь доехать до комнаты? Банально не успеешь — действие камня истечет на час раньше, чем получишь координаты?
Нет, вроде бы Мо говорил, что координаты возникают за сутки до появления комнаты. Значит, хватит и двадцати девяти дней. В теории. В очень жесткой теории.
Да, хорошо, если Лараит, Алмаз, Оникс, Рубин или Аквамарин. А что, если они случайно выберут Хризолит, Циркон или Цитрин? Первый даст двадцать четыре часа, второй всего двенадцать, последний жалких пять.
Пять часов жизни. При мысли об этом Лану передергивало, а вокруг будто делалось холоднее. Сейчас вокруг тепло и уютно — жизнь, свет, смех, улыбки, надежда.
Если Цитрин — свет вокруг померкнет. И для него, и для нее.
На Гару требовался целый день с самого утра. На морскую прогулку тоже. Серфинг? Может быть, вот только с самого утра Ла-Файю продувал такой сильный южный ветер, что вздыбленными гребнями океан тестировал и истинных профессионалов, а уж новичков «потопил» бы и подавно. Нет, для обучения серфингу день неподходящий, как и для ныряния с маской. А вот для какого-нибудь концерта — самое оно. Осталось решить, куда?
Он как раз возвращался с пирса после того, как проведал «Жемчужину», и собирался зайти в продуктовый магазин, когда на пузатой афишной тумбе увидел пестрое и цветное объявление:
«Конкурс танцев „Ла-чача“! Пляж „Голубая коса“, начало в девятнадцать ноль-ноль».
Мо не дочитал ни про вступительные взносы, ни про призы — он просто содрал рекламную листовку с тумбы целиком, аккуратно свернул и запихнул в карман.
В продуктовый магазин он вошел, улыбаясь.
— Конкурс танцев? Ты свихнулся?
— Ты же говорила, что танцуешь.
— Я и танцую…
— Тогда в чем дело? Боишься?
— Я не боюсь.
— Бои-и-и-ишься.