Я лично знакома со многими людьми, которые с нетерпением ждут каждую новую книгу Александра Мелихова, спрашивают, когда выйдет, покупают в первый же день, заранее записываются в очередь в библиотеках. Я и сама вхожу в это множество его восхищенных и преданных читателей! Александр Мелихов, прекрасный писатель и яркий мыслитель, не нуждается в представлении, каждая его книга — это редкий сплав интеллекта и иронии, и да, сколько бы раз мы ни открывали романы Мелихова, от чтения невозможно оторваться!
Роман сильный, болезненный, терзающий. Читать его — работа души и ума. Сильный текст, но и писать об этом как-то… не нужно. Понятно же, что это — высшая лига литературы, и слать тебе хвалы как-то даже неудобно.
Три недели была погружена в иронико-философский мир, какой открылся в романе «Сапфировый альбатрос». Манила свобода, с какой автор переплетал выдуманное и реальное, сочиненное и записанное за жизнью, и ты попадал в этот переплет, и уже не мог и не хотел из него выбраться. Радовалась, что приглашена в великолепное пространство мысли и чувства на равных правах с этим оригинальным писателем.
Гриф и мамонт
Междугородный вызов засвиристел будто обычный городской, но остатками ясновидческого дара я сразу угадал, что звонит из Екатеринбурга моя бывшая невенчанная. Как всегда, без сантиментов типа «здрасьте, как жизнь?». Сразу берет быка за рога, а рогами она меня покрыла с головы до каблуков не хуже противокорабельной мины. Голос по-прежнему надменный с прорывами плотоядных ноток, когда появляется возможность произнести что-то оскорбительное:
— Вам там тоже мозги промывают этим коронавирусом?
— Как везде, я думаю.
— И ты веришь, что нашу власть волнует наше здоровье?
— Я думаю, ей спокойней, когда мы здоровы.
— Ошибаешься, ей выгодно переключить наше внимание на что угодно, только бы отвлечь от своих преступлений. Ты, может быть, и намордник носишь?
— В смысле маску? Ну, в общественных местах…
— Если вас начнут вешать, вы и веревки сами принесете. Ты как был конформист и ватник, так и остался, — в голосе звучит блаженная сытость.
— Ты забыла — я еще и путиноид, — этот сарказм я все-таки проглатываю, чтобы она не бросила трубку, а мне хочется спросить про сына, хоть я и знаю, что ни к чему хорошему это не приведет.
— Подожди, не бросай трубку! Как там… — Мне хочется сказать ласково «Андрюшка», но она оборвет: давай без сюсюканий. И я завершаю нейтрально: —…Андрей?
— Пожалуйста, не делай вид, что тебя это интересует, — слышно, как она облизывается от удовольствия.
Связь прервана. Как всегда, ни здравствуй, ни до свидания.
Но материнское сердце не выдержало упущенной возможности еще раз меня уязвить — тут же повторное свиристенье.
— Как все-таки хорошо, что я не позволила тебе его уродовать! Он политический активист, не пропускает ни одного митинга. Уже четыре раза арестовывался. Может, он все-таки не твой сын? Но вроде бы я в тот месяц ни с кем больше не совокуплялась.
Она у меня утонченная, грубых слов не употребляет.
— Он бы лучше учился…
— Это для тебя важнее всего карьера. И комфорт. А у нас на Урале никогда не было крепостного права.
Врет, поди, судя по Бажову, но проверять неохота.
Снова отключилась, хорошо бы навсегда.
Но нет, так легко не отделаюсь — опять свиристит. Я холоден как лед — не дамся, не откроюсь.
— Привет, это Феликс.
Тоже без сантиментов, будто вчера расстались. Но я не умею не радоваться давним знакомым — лед в груди мгновенно превратился в теплый пар.
— О, привет, привет! Ты из Англии?
— Душой мы все в совке, из него эмигрировать невозможно.
— Но ты же работаешь на…
Я не решился назвать ужасно передовую радиостанцию, опасаясь переврать ее громкое имя, а Феликса всегда раздражало, что я не в силах запомнить то, что должно знать все прогрессивное человечество.
— Я там давно не работаю. Там надо быть лизоблюдом, а мне этого и в совке хватило.