Как изображаются Аристофаном женщины? В однозначно непривлекательном виде, как лживые, похотливые, склонные к пьянству существа. Приведем опять же типичную цитату. В комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» персонаж Мнесилох, переодевшись в женскую одежду и проникнув в компанию афинских гражданок, так характеризует «собственный» пол:
…Отдаемся мы,
Когда другого нет, погонщикам, рабам…
…Возбужденные излишеством ночным,
Принуждены чеснок жевать мы поутру,
Чтоб муж, вернувшись с караула к нам домой,
Не заподозрил нас ни в чем дурном…
…Женщина одна взяла красивый плащ,
Чтоб мужу показать при свете утреннем,
И, им укрыв, любовника спровадила.
Другая женщина родами десять дней
Всё мучилась, нигде ребенка не купив,
А муж по городу всё бегал и искал
Лекарство, чтоб жене ускорить роды им.
Ребенка принесла старуха им в горшке…
…Берем мы обруч для прически,
Вино из бочки тянем мы по этой трубке…
Мы сводням мясо раздаем во время Апатурий
[30]
,
Потом на кошку говорим…
Сказать ли вам, как топором жена убила мужа?
Другая зельем извела, ума его лишила.
В Ахарнах
[31]
женщина одна под ванной… отца зарыла.
А ты с рабынею своей ребенком поменялась:
Взяла ты сына у нее, а ей дала девчонку.
Перед нами, таким образом, набор расхожих, даже банальных обвинений. Но как реагируют на них сами аристофановские женщины (ведь всё происходит в их присутствии)? Они не пытаются отрицать, опровергать слова Мнесилоха как возводимую на них напраслину. Они возмущены только его откровенностью:
Говорит такие вещи
Так открыто, так бесстыдно!
Этой дерзости не ждали
Мы в своем кругу никак.
При этом Аристофана никак нельзя назвать каким-то мрачным женоненавистником. Совсем наоборот: как ни парадоксально, в целом женщины в его произведениях выступают в более благоприятном свете, чем у многих других античных авторов. Такие героини аристофановских комедий, как Лисистрата или Праксагора, относятся к числу самых симпатичных женских образов во всей древнегреческой литературе. Но при этом комедиограф, чтобы найти успех у зрителей, должен был своими пьесами отвечать их ожиданиям, представлять перед ними то, что они предполагали увидеть и услышать, то есть те же аксиомы гендерного опыта общины. А аксиомы эти вполне однозначны:
Сознаться надо, по натуре женщины бесстыдны,
И нет зловреднее созданий, кроме тех же женщин.
Эта фраза вложена в уста
Все и каждый чернят, унижают наш пол, все о нас говорят много злого.
Ведь повсюду твердят, что мы сеем крутом только зло в человеческом роде,
Что исходит от нас и вражда, и война, и восстанья, и распри, и горе.
Допускаем: мы — зло, мы действительно зло, но зачем бы тогда вам жениться?
Для чего запрещать выйти нам со двора или просто стоять у окошка?
Для чего бы стеречь так старательно вам ваших жен, это зло, эту язву?
…У мужей мы таскаем, но скромно:
Много-много мешочек муки украдем, да и то возмещаем немедля.
Из числа же мужчин очень крупных хапуг
Указать мы могли бы не мало.
Итак, «исходит от нас и вражда, и война…». Женщину воспринимали как неизбежное зло. Не случайно известный миф о Пандоре, рассказанный Гесиодом, гласил: именно через женщину в мир пришли все беды и несчастья (
Самая известная из «женских» комедий Аристофана — «Женщины в народном собрании» (или «Законодательницы»), поставленная в 392 году до н. э. По сюжету этой пьесы описывается следующий утопический проект: в один прекрасный день афинские женщины решают, что их мужья плохо управляют государством и что им самим необходимо взять власть в свои руки. Переодевшись мужчинами, подвязав искусственные бороды, они приходят в народное собрание, составляют большинство при голосовании и выносят решение: «Бразды правления предоставить женщинам»