И ученый старец принялся рассказывать застывшим от изумления и страха юным ученицам о сказочных и диких племенах исседонов, у которых сыновья до сих пор поедают трупы престарелых отцов, если те больше не могут охотиться на диких зверей, а также про племена ирков, лазающих по деревьям лучше обезьян, о загадочных неврах, про которых говорят, будто каждый невр непременно раз в году оборачивается волком, а потом снова делается человеком, про племя агафирсов, у которых все жены — общие…
В рассказе Эпифокла правда и вымысел переплелись настолько тесно, что все эти сведения казались совершенно невероятными и одновременно — до жути правдоподобными, и каждый из слушателей верил чему-то своему, а другое безоговорочно мысленно отвергал.
Иногда Леонид чувствовал на себе вопросительные взгляды женщин, молчаливо требовавших у него подтверждения или опровержения какой-нибудь из странных небылиц, выдаваемых Эпифоклом за «самые точнейшие научные сведения», но Леонид лишь отрицательно качал головой, показывая, что в такие края, о которых шла речь, он, увы, пока что не забирался, и разводил руками.
Глядя на этот часто повторяющийся жест, было похоже, что Леонид плавает в воздухе, и это для него гораздо привычнее, чем просто стоять на ногах.
Но по скрытой улыбке, то и дело прятавшейся в рыжей бороде Леонида, было видно, что сам он не слишком-то верит в «достоверные сведения» Эпифокла, считая их, впрочем, весьма искусно сочиненными сказками, слушать которые возле огня с чашей вина в руках одно удовольствие.
— Я все-таки не понимаю, как это возможно — общие жены? — не выдержала и перебила философа Глотис. — Ведь это же просто… как в стаде диких кабанов. Да и то я не вполне уверена, что в том же стаде не существует своего порядка и отдельных пар. Нет, все же мужчины там — порядочные скоты.
— Хм, хм, не стоит никогда судить о людях скопом, не думаю, что все так просто, — возразил ей Эпифокл. — И не могу исключить, что агафирсы на этот счет просто имеют свои убеждения, отличные от наших. Допустим, они считают, что таким образом все люди становятся роднее, еще более тесно связываются, так сказать, в единое, неразрывное целое…
— Такие речи способны вести лишь мужчины, — недовольно фыркнула Глотис. — Да-да, все мужчины…
— И… вам, как всякому мужчине, и к тому же частому посетителю публичных домов, наверное, обычай агафирсов тоже очень нравится? — вдруг спросила из своего угла Филистина, впервые обращаясь к Леониду. — Впрочем, и в самой Греции отношение к женщинам, на самом деле, несильно отличается от того, что мы узнаем о варварах, и лишь выражается не так откровенно…
— Мне — нет, не нравится, — твердо ответил Леонид, оборачиваясь к Филистине и глядя ей прямо в глаза. — Я думаю, что у этого народа просто очень страшные, некрасивые женщины, на которых мужчины привыкли не обращать внимания. Но я уверен, что, если бы среди агафирсов случайно появилась хотя бы одна такая женщина, как ты, они тут же разом переменили бы все свои привычки.
— Браво, мой друг! — воскликнул Алкей. — По части манер ты на глазах делаешь успехи! Филистина, а ты, оказывается, хорошая учительница для незнакомых мужчин! И за это стоит выпить!
— Я учу только детей, — оборвала его Филистина, презрительно вздернув губу.
— Хм, хм, а еще я слышал о будинах, которые, говорят, едят одни сосновые шишки и понятия не имеют, что такое вино, — вспомнил Эпифокл, почувствовав вдруг после вина и педагогических речей настоящий прилив красноречия. — Так давайте же выпьем, друзья мои, за то, что мы не будины…
— А также не простолюдины… — тут же подхватил его тост Алкей, — которые вынуждены заниматься всю жизнь ради пропитания грубым физическим трудом или ремеслом. Ведь повседневный труд делает людей тупыми и несчастными — пусть же это навсегда останется уделом рабов, а не нас, свободнорожденных! Лишь настоящий человек достоин приятного досуга и такой деятельности, которая основывается на его духовных способностях, а вовсе не служит зарабатыванию средств к существованию. А к тому же мы, счастливчики, постоянно еще находимся под покровительством Муз, а также Дионисия, второе имя которого — Лиэй — освобождающий людей от мирских забот!
— Хм, прекрасно! — с готовностью поднял кубок Эпифокл. — Золотые слова! Нет, даже лучше — таких слов не добудешь в диких землях, где обитают варвары, их можно услышать только среди нас, свободнорожденных греков. Может быть, вот оно — наше счастье? Мудрость, которую мы впитываем в себя вместе с золотистым вином?
И с этими словами все присутствующие в комнате, в том числе и новый гость, с удовольствием осушили еще по одному полному кубку вина, и Леонид действительно вдруг впервые за долгое время почувствовал себя непонятно, беспричинно счастливым.
Примерно так же, как если бы он сейчас несся на всех парусах к желанному острову.
Но, может быть, Леонид уже и впрямь незаметно двигался по направлению к неведомой земле, которая называется твердым и простым словом «любовь», сам того пока совершенно еще не осознавая?