Сапожная мастерская

Мирон Иванович пошел к двери и, выйдя, вкусил свежий ночной воздух, пропитанный ароматом цветущей липы, закурил, глядя на синее звездное небо. Ему было грустно. Уж лучше бы он поехал на машине вместе с директором завода, посидели бы у него, поговорили. Любая романтика не выдерживает яркого света, сказал он себе. И это очень обидно. Не хватает еще очередной краеведши, которая решила обольстить архитектора ради никчемной часовни.

Он услышал, как Таня запирает часовню.

— Давайте я вас провожу домой, — сказал он скучным голосом.

— Лучше я вас провожу, — ответила Таня так, что Мирон Иванович сразу подчинился и даже обрадовался такому предложению, потому что ему очень хотелось домой и он уже боялся, что не успеет выспаться перед завтрашней рыбалкой.

Таня шла уверенно, словно знала, где живет Мирон Иванович. Впрочем, он не удивился бы теперь и этому — в ней была очевидная, никак не связанная с романтикой цель, и эта цель была неприятна Мирону Ивановичу. Он шел на некотором расстоянии от Тани, как бы показывая, что не испытывает к ней никакого влечения, а если ей и показалось что-то ранее, то это была ошибка.

— У меня такое впечатление, — сказала Таня, — что я вас не убедила.

— В чем?

— В том, что часовню нельзя сносить.

— Почему нельзя? Потому что вы придумали сказку о мозаичном поле и каких-то фресках? Я могу такое придумать про любую развалину в этом городишке.

— Елена Сергеевна еще не все знает об этой часовне, но она уже нашла документы о ее освящении.

— Елена Сергеева найдет любые документы, — Мирон Иванович старался не раздражаться, — потому что ее святая цель превратить Великий Гусляр в мертвый музей, куда бы приезжали оголтелые туристы, ахали и щелкали фотоаппаратами.

— Почему же оголтелые?

— Да потому, что турист живет в нормальном высотном доме, пользуется водопроводом и ездит по широким улицам. Ему и в голову не приходит, что здесь тоже живут люди, не менее его склонные к комфорту и прогрессу.

— Кто вам мешает строить дома не на месте старых, а в стороне?

— А вам известно, Танечка, — слово «Танечка» было лишено всякой ласки, оно было куда официальнее нежного «Таня», — что такое коммуникации? Вы слышали что-нибудь о транспорте? Знаете что, — наконец-то Мирону Ивановичу удалось распалить себя справедливым негодованием, — занимайтесь своей генетикой и не мешайте тем, кто строит вам дома! Если каждый будет лезть в чужие дела, мы ни черта не сделаем!

— Это не чужое дело, — сказала Таня и чуть улыбнулась при этом. — Это наше общее дело.

— Я все знаю. Я не меньше вас берегу природу и культурное наследие. Но нельзя же держаться за это культурное наследие, как за соску. Мы выросли из колыбели!

— Ах вот вы какой! — сказала Таня заинтересованно. — А на вид кажетесь мягким, даже растяпой.

— Спасибо.

— Вы знаете, что будет на месте этой часовни?

— Знаю. Стоянка для автомобилей. К тому же мы наконец-то сможем спрямить улицу.

— А палаты, которые стояли раньше за часовней, вы уже снесли.

— Какие, к черту, палаты? Там стояли бараки.

— Не надо мне врать, — сказала Таня учительским голосом. — Вам удалось их снести, потому что вы вместе с вашими новыми друзьями смогли доказать, что реставрировать их обойдется дороже, чем построить заново. И вы победили Елену Сергеевну.

— Вот видите! — сказал Мирон Иванович.

Такая осведомленность девушки была удивительной, потому что решение о сносе каменных бараков, которые Елена Сергеевна упорно именовала палатами, не было обнародовано.

— Ну вот и ваш дом, — сказала Татьяна.

Они дошли до трехэтажного типового дома, в котором у Мирона Ивановича была небольшая квартира. А он и не заметил, как дошли.

— Тогда спокойной ночи, — сказал Мирон Иванович.

— Может, посидим на скамеечке? Или вам уже расхотелось?

— Мне спать пора.

— Чтобы завтра браконьерствовать?

— Не надо громких слов. Завтра мы едем на рыбалку.

— Знаю я эту рыбалку, — сказала Таня и села на скамеечку. — Садитесь.

— Нет.

— Я вам сказала — садитесь! Пока вы надеялись, что будете со мной целоваться, вы никуда не спешили.

— Пять минут, — сказал Мирон Иванович.

Он сел.

— Знаете что, — сказала Таня. — Если вы согласитесь не сносить часовню, я вас поцелую. Честное слово.

— Дешево цените мою принципиальность, — сказал Мирон Иванович.

— Да поймите же, принципиальный архитектор. Я знаю куда больше вас. Я знаю, что часовню вы не снесете, мы вам этого не позволим. Я знаю, что вы не поедете завтра на рыбалку, потому что в шесть утра вам позвонит этот толстяк… ну как его… заместитель директора, и все отменит.

— Не думайте, что вы меня заинтриговали. — Мирон Иванович клял себя за слабость. Надо было сразу уйти.

— Я и не пытаюсь. Неужели вы думаете, мы будем тратить время и силы на то, чтобы я сидела с вами на лавочке или гуляла под луной?

— Тогда идите спать.

— Последний раз обращаюсь к вашему разуму — спасите часовню!

— Глупости! Часовня нам мешает. Она никому не нужна. Мы возводим города будущего — башни из стекла и сборного железобетона.