Сапожок Пелесоны

– Достаточно, мой заботливый друг, – прервал я его. – В нашем случае, даже если предсказание сбудется, то никакой серьезных неприятностей я не вижу. Что значит «всему конец»? Конец – понятие очень растяжимое. Для кого-то конец, а для кого-то этот же конец – очень приятное начало. И что значит «богиня лишится чести»? Честь – тоже категория мутная. С чего она начинается, чем заканчивается и из чего она вообще состоит, до сих пор не могут определить самые светлые умы. Вот, если взять Брынса Пьяного, – я тоже на миг задумался, вспоминая отрывок известной поэмы: – «Я пью за честь красавиц сладких, позавчера раздетых мной в кроватке». Или вот: «Ты честь мне отдала на сеновале, а я тебе свой ужин – что тоже очень трале-вале. Ты злишься, угрожаешь в гневе – так неизвестно кому из нас больнее», – продекламировал я, доказывая, что в моей голове тоже хранится много полезных текстов. – Так из благостных рифм поэта ясно следует, что иной раз честь стоит не больше дешевого ужина, а в иных случаях за честь можно просто выпить. Вот мы и выпьем в честь Юнии, когда все закончится. Я полагаю, уже завтра мы сможем отметить конец наших тяжких похождений в хорошем кабаке.

– Но речь идет о чести богини! – влез Дебош.

– Тем более, – парировал я, не понимая странных настроений гильдийцев. – Честь богини – понятие настолько абстрактное, что рассуждать о нем бессмысленно.

– Кстати, об ужине. Или хотя бы обеде, – вспомнила Анна Васильевна, тронутая четверостишием Брынса.

Действительно, наши желудки были пусты с самого утра, а уже приближался вечер. Поэтому спор о всяких несчастьях, якобы маячивших за пророчеством жриц Юнии, был завершен. На маленькой полянке, золотистой от закатного солнца, мы расстелили скатерть. Проворные руки Рябининой, уже научившейся управляться с моей сумкой, выложили вчерашние пирожки, копченую колбасу, плавленый сыр и три банки рыбных консервов. При виде знакомой этикетки с надписью «Шпроты» господин Де6реванш еще больше повеселел и облизнулся.

Пока писательница суетилась с ужином, я поднялся выше по ручью, чтобы рассмотреть происходящее в обители Непорочных Дев. Вошли в нее господа-копатели или получили от ворот поворот – было существенно важным для нас, ведь если ночь у святилища окажется неспокойной, то нам будет нелегко добраться до Сапожка Святейшей. Сейчас я даже не представлял, как мы проникнем в храм, сможем ли вообще приблизиться к нему.

За лесом территория обители была практически не видна, только шестигранник верхней части святилища виднелся над деревьями, краснея в лучах заходящего солнца. Я вскарабкался на небольшую возвышенность и снова повернулся к обители. Теперь разглядеть удалось несколько больше: сад с островерхими крышами гостевых домиков и край площади, где собралась небольшая группа послушниц. Насколько я мог судить издали, возле храма Юнии царили тишина и покой. Наверное, жрицы смирились с исчезновением «медного фаллоса» и мертвой руки Пориза. И со случившимся в комнате госпожи Шельды кое-как примирились. А банда маркиза Аракоса владения Юнии пока не тревожила. Оставалось надеяться, что такое умиротворение продлится хотя бы до полуночи – времени, когда мы доберемся до тайника и выпотрошим его, поставив точку в идиотской истории с Сапожком, длившейся столько веков.

Ужинали мы долго. В основном из-за неуемного аппетита Дебоша. Я даже не подозревал, что столько продуктов может исчезнуть в этом тщедушном с виду существе. Но прожорливость, как говорят, отвратительное свойство всех рыцарей. Сначала племянник нашего библиотекаря слопал две банки сардин из трех, половину палки «Сервелата» и практически все вчерашние пирожки, запив их двухлитровкой «Спрайта». Из любопытства я поинтересовался:

– Уважаемый господин Бланш, может вы еще не насытились и сожрете еще что-нибудь?

– О, да, ваша волшебная пища настолько вкусна, что я бы не отказался попробовать еще чего-нибудь.