Сапожок Принцессы

Вновь тяжело вздохнув, Маргарита повернулась спиной к морю и медленно пошла обратно в «Отдых рыбака» Чем ближе она подходила, тем все громче и различимее становились звуки кутежа, смех и веселые выкрики Она узнала приятный голос Эндрью Фоулкса, бурный хохот лорда Тони, медленные и не совсем удачные комментарии ее мужа. Глядя на пустынную дорогу и быстро сгущающуюся вокруг тьму, она ускорила шаги, но в следующий момент вдруг увидела незнакомца, неторопливо идущего ей навстречу. Маргарита не посмотрела на него, нервы у нее были крепкие, да и до «Отдыха рыбака» – рукой подать. Незнакомец остановился, глядя на женщину, и в тот момент, когда она уже готова была пройти мимо, спокойно сказал:

– Гражданка Сен-Жюст.

Маргарита удивленно вскрикнула, услышав свою девичью фамилию, столь дорогую для нее. Затем, посмотрев на незнакомца, с непритворной радостью протянула ему навстречу руки.

– Шовелен! – воскликнула она.

– Собственной персоной, гражданка, и к вашим услугам, – ответил незнакомец, галантно целуя кончики ее пальцев.

Маргарита несколько мгновений молчала, с явной радостью разглядывая стоящую перед ней невзрачную фигуру. Шовелену было уже под сорок; умное, проницательное лицо с забавным лисьим выражением глубоких, казавшихся вдавленными внутрь глаз. Это был тот самый незнакомец, который пару часов назад предложил Джеллибенду присоединиться к его дружескому стакану вина.

– Шовелен, друг мой, – сказала с коротким довольным вздохом Маргарита. – Я очень рада вас видеть.

Совершенно естественно, что бедная Маргарита Сен-Жюст, одинокая среди окружающего великолепия и чопорности, была рада увидеть лицо, возвращающее ее мысленно в те счастливые времена, когда она, королева, царила в Париже в кругу умнейших людей на улице Ришелье. Она совсем не заметила некоторой саркастической усмешки, тронувшей тонкие губы Шовелена.

– Но скажите же, – добавила она весело, – каким ветром вас занесло сюда, в Англию?

Поскольку Маргарита шла не спеша к харчевне, Шовелен повернулся и пошел с ней рядом.

– Я должен вернуть вам изысканный комплимент, прекрасная леди. А вы что здесь делаете?

– Я? – сказала она, пожимая плечами. – Je m en nuie, mon ami,[4] вот и все.

Они подошли к харчевне, но Маргарите совсем не хотелось заходить в нее. Вечерний воздух после шторма был так приятен, и рядом был друг, еще дышавший Парижем, хорошо знавший Армана, с кем можно было поговорить о тех веселых блестящих людях, которых она оставила. И она задержалась у входа в харчевню, сквозь празднично освещенные окна которой доносились звуки смеха, крики: «Салли! Пива!» Стук пивных кружек, клацанье костей – все это перемешивалось с глупым и безотрадным смехом сэра Перси. Шовелен стоял рядом с ней, его проницательные водянистые глаза не отрывались от ее хорошенького лица, нежного и детского в мягком освещении летнего английского вечера.

– Вы удивляете меня, гражданка, – сказал он, беря понюшку табаку.

– Неужели? – ответила она весело. – Но, маленький мой Шовелен, вы так проницательны. Я думала, вы давно уже догадались, что атмосфера, состоящая из туманов и добродетелей, существует не для Маргариты Сен-Жюст.

– Дорогая моя, разве одно не лучше другого? – спросил он с насмешливым удивлением.

– Одно стоит другого. И даже хуже, – сказала она.

– Странно. А мне всегда казалось, что для хорошенькой женщины жизнь в Англии особенно привлекательна.

– Да, мне тоже, – вздохнула она и добавила задумчиво: – Хорошенькой женщине позволено здесь хорошо проводить время с тех пор, как все приятное запрещено. Все, все что они делали ежедневно.

– В самом деле?

– Вам трудно в это поверить, мой маленький Шовелен, – серьезно сказала Маргарита – Но частенько бывает, что целыми днями, целыми днями ничто не прельщает меня.

– А стоит ли удивляться тому, что умнейшая женщина Европы страдает от скуки? – галантно ответил Шовелен.

Она рассмеялась мелодичным детским смехом.

– И эта скука должна быть такой превосходной дрянью, иначе я вряд ли была бы рада встретить вас, – сказала она игриво.

– И это тогда, когда не прошло и года после заключения столь романтической партии.

– Да… года после заключения романтической партии… В этом-то вся и трудность.

– А, это идиллическая глупость, – откровенно саркастически сказал Шовелен. – Зачем жалеть о прошедших днях?

– Идиллические глупости недолговечны, мой маленький Шовелен… Они налетают на нас, как корь, и столь же просто вылечиваются.

Шовелен взял еще одну понюшку табака. По-видимому, он был очень привержен этой пагубной привычке, так распространенной в те дни. Или же просто пытался скрыть свой быстрый и проницательный взгляд, проникавший в души тех, с кем ему приходилось общаться.

– А стоит ли удивляться тому, что живейший ум в Европе страдает от скуки, – повторил он так же галантно.

– Я пребываю в надежде, мой маленький Шовелен, что у вас есть лекарство от моей болезни.

– Как я могу рассчитывать на успех там, где сам сэр Перси потерпел неудачу?

– Давайте не будем касаться сэра Перси в наших разговорах, мой дорогой друг, – сказала она колко.