... После отъезда Степаниды с Ильёй в Гуреевске поселился страх: несколько семей вывезли под охраной милиции и сил НКВД в неизвестном направлении. Ходили слухи, что семьи примыкали к антисоветской организации, что это не все враги, изобличённые органами. Хуторяне недоумевали: какие же арестованные вредители? Люди вроде тихие, смирные и - на тебе... Хотя, кто знает... в тихом болоте, гутарят, черти водятся... Однако на чертей с их приспешниками мало походил Епифан Пименович Гуреев с семейством, Фёдор Иванович Бузин с домочадцами или, например, Емельян Фатеевич Гуреев... А ведь арестовали, пригрозив, что осиное гнездо будет изничтожено напрочь, что никто не скроется от правосудия, и - пока есть время - пущай зарвавшаяся вражина сама сдаётся. Рано или поздно её настигнет карающий меч социализма, и пощады не будет никому. Жители затаились, с недоверием стали относиться к окружающим, видя во всяком скрытого недруга. Хотя в глубине души осознавали, что таковых среди них нет, просто по чьему-то злому умыслу желают извести казачество с земли донской. Чей это умысел, кто стоит за ним - неведомо, оттого боязнь мёртвой хваткой сжимала нутро. Вот если бы объявили войну и пошли походом, тогда казаки, отбросив сомнения и постыдный страх, все как один двинулись бы навстречу ворогу. А там - как Бог даст... Но поскольку невидимые, жестокие щупальца коварно и безжалостно сжимали и уничтожали народ - тот растерялся, стал искать виновных. И находил. И истреблял от имени правительства и от своего имени...
У многих донцов хранились приготовленные узелочки с едой да бельём на случай ареста, многие вздрагивали от подозрительного шума или звука приближающегося мотора.... Наготове лежал свёрток и в семье Бузиных, и каждый раз, когда у кого-нибудь, живущих неподалёку, брехали собаки, Александра Яковлевна с опаской шептала: "Зараз* к нам придуть..."
И пришли...
Ранним утром в начале сентября 1937-го года приехала открытая бортовая автомашина. Остановилась у двора Гуреева Дмитрия Максимовича, почитаемого хуторянами человека, работавшего сапожником и, наравне с Яковом Авиловичем, перешившего и перечинившего землякам не одну пару обуви. Вооружённые нквдэшники сразу направились к флигельку, где спал дед с внуком. Требовательный стук в дверь и в окно разбудили и того, и другого. Мальчишка, сидя в постели, с любопытством наблюдал за вошедшими с пистолетами и винтовками и за дедулей, который трясущимися руками никак не мог надеть на ногу штанину...
- Поторапливайся, старый хрыч,- с ухмылкой произнёс охранник,- ты не один. Нам ныне всех вас, гадов, в кучу сгресть надо. А то, ишь, зорюет он. Ещё намнёшь бока. На нарах.
Максимович оделся, оглянулся виновато на Савку, полуприкрытого полушубком, и сгорбившись, в перекрученной рубашке, плохо заправленной в брюки, с краюхой хлеба, завёрнутой в белую тряпицу, шагнул за порог.
Малец соскочил с постели, метнулся вслед за дедунюшкой, но был остановлен движением винтаря. Подождав, когда старика затолкают в кузов, бросился в курень родителей. Предупредить. Отец, однако, уже исчез под шумок, и Савелий застал плачущую мать да хныкающего трёхлетнего братишку Ивана...
Остановилась машина с сидевшими в кузове арестованными и возле ограды Бузиных.