Сара

В кармане чужих джинсов, тех самых, подаренных Милкшейк, подпоясанных ремнем Кенни, дважды охватившим пояс, хрустели пять баксов. Я провел ладонью по гладкой коже ремня и запустил руку в карман за пятидолларовой бумажкой, как я делал ночью, когда спал на поролоновом коврике. Когда вытаскивал ремень из джинсов и бережно укладывал под мохнатое колючее одеяло из искусственной шерсти. Это Кенни, навалившись сзади, дышал мне в ухо, подминал — и тогда я невольно вспоминал деда, его проповедь, его мятное дыхание, каменное лицо, с суровыми, будто вырезанными резцом чертами, нечто настолько осязаемое, что знаешь — еще осталось что-то между тобой и бездонным колодцем. И я припоминал каждый пакетик леденцов и книжку с комиксами, украденные из магазина подарков на очередной стоянке. И шептал: «Пожалуйста, накажи меня!» И, прижимая ремень, облегченно засыпал.

— В твоем возрасте вредно засыпать за столом, — склоняется надо мной официантка с голубыми волосами, похожая на фею. Мгновенно проснувшись, вытаскиваю руку из кармана. — Маму ждешь?

Трясу головой в ответ. Дети часто сидят одни в придорожных забегаловках, когда родители отправляются по своим делам. Застать здесь несколько малышей, заснувших за столиками в кабинках, обычное дело. Некоторые водители разъезжают целой семьей. На моих глазах из одной машины вываливалось по семь-восемь человек. Официантки относились к нам по-разному. Одни улыбались одинокому ребенку и притаскивали молочные коктейли и гамбургеры. Другие говорили, что им некогда с тобой нянчиться, у них вся зарплата состоит из одних чаевых. Но в основном они относилось ко мне как к обычному посетителю: услужливо-равнодушно. Проглотив еще ложку круто замешанных «чириоуз», я представил, как смеется Кенни, выжимая цепочку гудка, сверкающую медью — он драит ее каждый день. Сары сейчас с ним нет наверняка: от одной мысли о таком варианте у меня сейчас бы застрял ком в горле: он держит ее руку и они вместе тянут гудок. Я расплатился за «чириоуз» и побежал к месту, где стоял припаркованный грузовик.

Там было пусто — мои предчувствия оправдались. Черный пакет для мусора был оставлен на асфальте между масляных пятен. Внутри были наши шмотки, в основном — Сары. Я отыскал свои комиксы рядом с ее красными туфлями на шпильках. Порывшись, я выудил фломастеры, украденные из магазина подарков в Джорджии.

Я вырвал листок из небольшого, тоже, кстати, украденного, блокнотика. Написал на нем красным фломастером фразу и свернул листок. Я писал в блокноте по пять слов на каждой страничке. Я записывал истории, но каждое слово вразнобой, так, чтобы Сара потом не смогла прочесть и понять, чем это я занимаюсь, и не отобрала. Сидя на мешке с вещами, я стал ждать ее возвращения.

Я издалека заслышал щелканье каблуков, отражавшееся эхом от рядов спящих грузовиков, и отодрал щеку от мусорного мешка. Ничего не сказав, она прошла, блуждая взглядом по пустой площадке, словно это был мираж наоборот — когда не видишь того, что должно существовать на самом деле. Косметика поплыла, парик сбился. Я протянул ей свернутую бумажку из блокнота. Она разглядывала ее некоторое время, не разворачивая, будто читала, затем выронила.

— Вон тот оранжевый грузовик… — Она показала вдоль линии дальнобойщиков. — Найдешь меня там. — Голос ее был невнятен, то и дело срывался, однако я понял. — Приходи завтра, будешь моей сестрой.

Я кивнул. Она сдвинула туфлей записку, слова расплылись в масле.

— Ты ранен, — пробормотала она, тронув мою рубашку, залитую кетчупом. Пошатываясь, она пошла к оранжевому грузовику. — Сумку принеси, — бросила она через плечо. Удаляясь, она трижды споткнулась о невидимую цепь.

Я посмотрел в записку, почти утонувшую в масле. «Я люблю тебя». Красные буквы «Прощай» медленно чернели от масла.

Утром я отыскал грузовик фирмы «Шнайдер Нейшнл», не такой яркий, расцвеченный фонарями, как у Кенни, — из-за формы капота такие колымаги получили у дальнобойщиков прозвище «Яйца Шнайдера».

— Как тебя зовут, крошка? — натянуто улыбнулся водитель. Но из-за унылого взгляда улыбка показалась кислой.

— Крисси ее зовут, Крисси, — поторопилась Сара, принимая у меня нашу мусорную поклажу и вытаскивая свои красные туфли. Я кивнул в знак приветствия и уставился на пальцы «Шнайдера», которыми он перебирал по кожаному ремню, а затем по ежику волос.

— Милая у тебя сестренка, Стейси, — заметил он Саре.

— Ага, — отозвалась она, запихивая под лифчик скомканные салфетки.

— Такая симпатичная.

Я улыбнулся в ответ, сморгнув ресницами, как официантки, химические блондинки, будто обработанные хлорным отбеливателем.