Сара

— Пожалуйста, детка, я виноват, прости.

На самом деле тогда, в лесу, я не нашел ни камешка.

— Ты же не можешь просто так — взять и бросить меня! Детка!

Я украл их из сувенирного магазинчика: ведь там продаются лучшие камешки, которые только можно сыскать в тех краях. А потом подбрасывал их и выдавал за находку, чтобы все думали, что я такой молодец и умница.

— Умоляю. — Голос его срывался в слезы.

Я с трудом приподнялся в постели и высунулся в маленькое оконце над моей кроватью.

— Куколка, этого больше никогда не случится!

Я вдыхал гнилостно-сладкий осенний аромат и смотрел, как расстилается по горам желтое вперемешку с красным, словно костер, опаляющий деревья, сгрудившиеся вокруг трейлера.

— Он мне просто голову заморочил — я принял его за тебя, я увидел в нем тебя, понимаешь, ведь он твоя копия, клянусь…

Разжав кулак, я посмотрел, как скатывается с ладони камешек, как выпадает за окно в осеннюю грязь.

— Он меня просто очаровал, он говорил, как ты, и просто невозможно было отличить, куколка…

Я подожду, пока он вырастет, точно волшебные бобы из сказки про Джека в стране чудес, по которым он потом залез на небо. И я бы залез, как бы не обжигал меня соленый дождь.

— Ты не можешь так поступать со мной, куколка! Так нельзя!

Небо разорвется точно треснувшая шкура, и веревка рассыпется, будто из стекла.

— С ним что-то не то, детка, он не совсем того… не в себе.

И миллионы миллионов ангельских слез будут падать оттуда на землю, затвердевая в каменные крестики.

— Клянусь, куколка, я больше не поддамся!

И будут они ждать сотни лет, пока я вернусь и подберу их.

— Мы уедем, детка, уедем вместе, только ты и я, куда-нибудь в счастливые края.

И я подберу свои слезы, окаменевшие от ужаса утраты.

Уголек

Уйму времени я проводил в поисках имбирного лимонада «Кэнада Драй». Во многие магазины его просто не завозили. Дело в том, что в «Кэнада Драй» нет яда. Насчет других шипучек я не уверен. Рифленые чипсы «Принглз» тоже без отравы. Но их нужно искать в «Сейфул сторс»[11] или в «Пиггли-Виггли», в остальных же супермаркетах все завалено барахлом так, что трудно разобраться, где что лежит. А если вещи выходят из-под контроля, это каверзы черного угля, и в таком случае я знал, что делать — мама научила меня.

Я наблюдал по сторонам, чтобы предупредить ее сразу же, как все начнется: как только начнут смыкаться стены. Однажды мы даже бросили тележку с продуктами, до половины загруженную «Принглзами» и «Кэнада Драй», у самой кассы. Я дернул ее за полу черного дождевика, стараясь, чтобы жест остался незамеченным для посторонних. Она не обратила внимания на предупреждение. Я посмотрел в ее лицо, спрятанное в тени спутанных, крашенных в черный цвет волос. Глаза с бледно-голубыми белками тревожно рыскали по сторонам, выделяя из толпы подозрительные лица, сейчас ее интересовала главным образом парочка в розовых спортивных костюмах, смеявшаяся впереди в очереди.

Они закупали кучу отравленных продуктов. Масло «Страна Озер», заправка для салата мистера Пола Ньюмана, «Спрайт», «Бургер энд Банс», а также неестественно оранжевая морковь и «читосы». Я старался не смотреть в ту сторону, в отличие от мамы, буравившей их взором. Они могли быть секретными агентами угля, которые пытаются искусить и провести нас. А может, просто невинные жертвы, попавшие под его чары, случайно отравившись, но их розовые униформы наводили на мысль, что перед нами силы зла.

Я снова задергал рукав, пока ее пальцы не исчезли под черной защитой. Плащ купили сегодня, за 15 долларов в магазинчике Армии Спасения, вскоре после того как мы обнаружили, что черный уголь не дремлет. Мы пытались найти черный дождевик и для меня, но моего размера были только желтые и зеленые, усеянные зайцами и черепашками. Она сказала, что, когда я перекрашусь, плащ уже не понадобится.

Краска лежала у нас в тележке, под шестью упаковками «Кэнада Драй» и красными «Принглз» в картонной коробке с вакуумной упаковкой. А жаль. А то бы я мог сунуть ее незаметно за пояс джинсов, и наплевать, что воровство только подпитывает кару угля.

Я слышал, как мама нервно теребит ногтями рукав. Ее голые лодыжки топали в черных калошах. Я был еще по-прежнему в гражданской одежде. Грязная белая майка, посеревшие от пыли кеды и такого же примерно цвета носки. Джинсы темно-синего цвета. Прачечная рядом.

А я буду лежать голый на заднем сиденье, пялясь в запятнанный, похожий на сырную оболочку интерьер нашей «тойоты», пока она будет красить мою одежду в прачечной-автомате.

Розовые костюмы стояли перед нами в очереди. Женщина то и дело улыбалась мне, замечая мой взгляд на их «читосах». Она не понимает: все, что они купили, — все отравлено. «Это яд, яд, яд», — напевал я про себя, заглушая рев желудка. Затем, как настоящий демон соблазна, женщина потянулась к плитке «Херши» на гнутых полочках над лентой конвейера, открыла и надкусила одну, вонзив зубы в шоколад. «Херши» порой бывают безвредны, но теперь я уверен, что это коварная демоническая хитрость, потому что запах шоколада проникает в меня, овладевая мной целиком.