Сараево и эрцгерцог Франц Фердинанд

Понемногу стал сдаваться и сам австрийский император. Через пять лет после свадьбы княгине был по настоянию Эренталя пожалован высший «предикат» Durchlaucht, а еще через четыре года она получила герцогское достоинство с титулом Высочества. Новой герцогине открылся доступ на все приемы даже в тесном императорском кругу; ей было отведено место тотчас за членами габсбургской семьи; она могла пользоваться императорской ложей и ездить в придворных каретах. Люди, видевшие в этот день Франца Фердинанда, говорят, что он сиял от счастья. «Ад» кончился. В борьбе за предикаты и за кареты было, конечно, немало смешного. Однако эта история любви печального одинокого человека очень трогательная. Вот уж именно: «единственная она, голубка моя, чистая моя... Положи меня, как печать к сердцу твоему, как печать на мышцу твою; потому что сильна, как смерть, любовь...» Один из людей, проходивших в Сараево по улице в день исторического преступления, встретил несшийся открытый автомобиль со смертельно раненными Францем Фердинандом и его женой: «Они умирали, прижавшись плечом к плечу, головой к голове, и тела их странно покачивались, и что-то, по-видимому, они еще тихо шептали друг другу...»

V

Лорд Грей в своих воспоминаниях говорит: «Мир, по всей вероятности, никогда не узнает подкладки убийства эрцгерцога Франца Фердинанда. Едва ли существует или существовал человек, знавший всю правду об этом деле» (Viscount Grey of Fallodon. Twenty Five Years, London, 1925, v. 1, p. 308-309.). Если был какой-либо иностранный политический деятель, который мог знать всю правду о сараевском убийстве, то, скорее всего, именно Грей, занимавший тогда пост министра иностранных дел, следовательно, имевший в своем распоряжении и доклады британских дипломатов, и секретнейшие донесения Интеллидженс Сервис. Думаю, что его слова довольно близки к истине.

Свою мысль виконт Грей пояснил (но весьма глухо и неясно: не то он что-то знает, не то нет). По его словам, разные круги не желали, чтобы Франц Фердинанд вступил на престол Франца Иосифа. «Высказывалось подозрение, — говорит министр, — что образовалось несколько заговоров для удаления эрцгерцога, и заговоры эти исходили из разных источников; одни заговорщики действовали независимо от других, и друг о друге они не знали». Хотя Грей тут же оговорился: это только подозрения, — однако он счел возможным сказать, что в момент своего отъезда в Сараево Франц Фердинанд, в пределах возможного для людей предвидения, уже был обреченным человеком.

Что именно имел в виду глава британской дипломатии, мне неизвестно. Правда, кого только не обвиняли в убийстве эрцгерцога! Обвинение масонов не так уж удивительно по своей обычности (замечу кстати, что это обвинение поддерживается в советской исторической литературе). Были и домыслы еще более нелепые: немецкие исследователи обвиняли русский двор, а Уикхэм Стид — австрийский. Обвинение Романовых или Габсбургов в подсылке убийц к эрцгерцогу настолько глупо просто в психологическом отношении, что не стоит и простого упоминания. Виконт Грей, конечно, имел в виду не это.

Но я не берусь расшифровывать мысль умершего министра.

Не может быть сомнения в том, что вступления Франца Фердинанда на престол не желало очень много людей и в Австрии, и вне ее (отсюда, однако, до планов «удаления», как мягко выражается Грей, весьма далеко). Франц Фердинанд был недурной человек, честный, добросовестный, не очень злой. Между тем нелюбовь к нему была почти всеобщей. Кронпринца Рудольфа Австрия любила даже за легкомысленное поведение. Францу Фердинанду она ни в малейшую заслугу не ставила безупречную частную жизнь. За все время существования династии не было Габсбурга, более расположенного к славянству, чем Франц Фердинанд, однако убили его славяне. Он был глубоко верующий человек и ежедневно два раза бывал в церкви, но его совершенно не выносили в наиболее католических областях империи. По своим общим взглядам он не так уж сильно отличался от Франца Иосифа, но венцы, обожавшие престарелого императора, терпеть не могли наследника престола. Во внешней политике он опирался на Берлин, тем не менее Вильгельм II его недолюбливал и смеялся над ним. Он не был антисемитом (один из его адъютантов был еврей), но у евреев, в отличие от Франца Иосифа и Рудольфа, ни малейшей популярностью не пользовался. Не приходится останавливаться на венграх: они просто ненавидели Франца Фердинанда. Председатель боснийского сейма Димович после сараевского убийства заговорил об этом деле с графом Тиссой — и, естественно, заговорил «с ужасом». Венгерский министр-президент невозмутимо ответил: «Так было угодно Господу Богу, а Господу Богу мы должны быть благодарны за все». («Der liebe Herrgott hat es so gewollt und dem lieben Herrgott mьssen wir fur alles dankbar sein».)