Саранча

– Вот в чем камень соприкосновения, – добавил Чумаков. Настя слыхала весь этот разговор и прекрасно его поняла. Она была на фронтах с шестнадцатого года и позабыла время, когда не воевала.

– Может быть, просто попугать, – предложил Петрович.

– Ведь там всё прапоры, нервные.

– Так они и уйдут! – сказала неожиданно для себя

Настя.

Илико хмуро посмотрел на нее.

– В партизанской войне нельзя, чтобы противник отступал в порядке, – заметил он.

– У меня есть план, товарищ командир, – сказала Настя.

– Разрешите доложить вам одному.

– Случай – прямо оказия, – проворчал Чумаков, отходя с Петровичем к коням, на которых было навьючено оружие и снаряды.

Вот что случилось через час.

Горнист сыграл отбой, и на шоссе вышли Илико, Петрович, кучер Ашот и Настя. Ашот держал на высоком древке белую простыню.

– Ты махай, – учил его Петрович.

Отряд имени Бакинской коммуны предлагал переговоры. С какой-то башенки зейналовского дома хлопнул выстрел, другой, пропела пуля, потом все стихло.

– Поняли, – заметил Петрович.

– Ну, давайте письмо, товарищ командир, – сказала

Настя.

Но тут Ашот сунул древко Петровичу и подбежал к начальнику. Он как будто только теперь сообразил, в чем дело.

– Дай письмо! – сказал он хрипло и медленно, с трудом подбирая русские слова. – Дай, это нельзя делать. Куда полезет красивая девка! Пускай меня, я пойду.

И все растерялись. Илико побледнел так же иззелена, как давеча раненый Арташес.

– Ашот прав, Настасья Никифоровна, – пробормотал он. Петрович стоял, опустив знамя. Опять хлопнул далекий выстрел, пропела пуля.

– Нечего ждать, пойду я. Он и считать, поди, до ста не умеет, а там разговаривать придется.

– Как можина, красивая девка! – хрипел Ашот, разъяренный оттого, что его не понимают.

А его прекрасно понимали, прежде всего сам командир.

– Настя! – почти крикнул он. – Не ходите. Это же…

черт знает какие люди!

Но она посмотрела на него холодно и нетерпеливо.

– Я вам докладывала, товарищ командир. С таким пакетом они любого мужчину убьют, а меня – постесняются; остальное – мое дело. Ну… – голос у нее пресекся.

Она подняла маленький белый флажок и пошла по избитому, блестевшему на полуденном солнце шоссе к зейналовскому дому.

Войсковой старшина Деканозов, поручик Зиверт, корнет Миронов, хорунжий князь Эристов с полусотней Горско-Моздокского полка настоящих бичераховцев, которые сделали поход от Керманшаха до Багдада и обратно до

Энзели, показали в стычке с отрядом Илико Санадзе, что мнение Петровича о прапорщиках к ним, пожалуй, не относится. Они хорошо расположили казаков в башнях дома, самую высокую угловую вооружили пулеметом и в окнах второго этажа посадили наблюдателей, выставили у моста прикрытие со вторым пулеметом и послали телеграмму в

Ленкорань о том, что вступили в соприкосновение с знаменитым отрядом неуловимого Санадзе. Теперь весь вопрос был в том, чтобы задержаться до прибытия из города солидной помощи, а затем, втянув партизан за реку, окружить их и уничтожить. Деканозов приказал вести самую ленивую перестрелку, только не подпускать близко, следить за красными. Через несколько часов стрельба показалась сидящим в доме столь безвредной, что даже управляющий Зейналовых пан Казимир Рох-Томашевич, изрядно перетрухнувший с утра, теперь осмелел настолько, что собственноручно изготовил дивный салат к завтраку, сервировал в нижней столовой стол с закусками. Офицеры заканчивали завтрак, возясь у спиртового кофейника.

– Оставьте Миронову целого фазана, – распорядился

Деканозов. – Прошу курить, господа. Однако что-то там затихло вовсе. Так нельзя.

Но в этот момент дверь распахнулась – пан Казимир сильно вздрогнул, – и вбежал белобрысый Миронов.

– Господа! Нам предлагают переговоры.

– Вы опупели, корнет, – сказал поручик Зиверт, как всегда деланно вялым тоном.

– Никак нет, извольте посмотреть сами. Они выставили белый флаг, я приказал прекратить стрельбу.

Офицеры пошли наверх, к слуховому окну на чердаке.

Пан Казимир выпил полстакана коньяку, обжегся кофе и пошел за ними. Когда ему досталась очередь взглянуть в бинокль, он увидел в жидком пространстве ослепительную полосу шоссе, по которому шла молодая женщина в сером платье, в белой косынке, с белым флажком в руке.

– Вот так фунт! – сказал Деканозов. – Это какая-нибудь комедия.

– Бабец невредный, однако, – сказал долговязый Эристов.

– Вам, князь, – сухо приказал Деканозов, – надо ее встретить на шоссе, завязать глаза и привести сюда.

Предлагаю соблюдать полную осмотрительность и порядок.