Саранча

— А это кто-нибудь может подтвердить?

— Да вы что? Или забыли, какой двадцать третьего день? Они в отделении выпивали допоздна, а в одиннадцать его патруль домой притащил, он лыка не вязал! Они его на улице остановили, он в машину не мог залезть, увидели, что свой, и сами до дома довезли.

— Какой патруль?

— Да откуда я знаю? ГАИ, наверное… А что такое двадцать третьего было?

— Химика этого убили, с «Зари», — сказала старуха.

Зина уперла руки в боки.

— Все на Андрея хотите повесить, да? Как вам не стыдно, сволочи вы поганые! Милиционера, товарища вашего, бандит застрелил, а вы под бандита ложитесь! Да при старой власти кто ж вам этак-то позволил бы товарищей марать, а!

— Мы не мараем, — сказал Царьков, — мы просто выясняем обстоятельства…

— Сволочи! Этот бандит ваш — он милиционера убил! А вы.

Тут жаркий монолог Зинаиды был прерван звонком в дверь.

— Откройте, — сказал Царьков

На пороге стоял невысокий мужичок с козлиной бородкой и растерянным взглядом. Зинаида при виде его внезапно смутилась.

— Ну в чем дело? — спросил Царьков. Тот засуетился, вытащил из кармана толстый белый конверт.

— Вот, — сказал он, — принес…

— Кому? — уточнил Царьков.

— Ну Андрею Никитичу…

Обвел растерянным взглядом прихожую.

— Да вы, Зинаида Семеновна, никак меня не узнаете? Я с нижнего ларька…

— Лесько вчера убит, — спокойно сказал Царьков. Торговец растерянно захлопал глазами.

— Убит? А вы кто такие?

— Оперативники. Из другого отделения.

Торговец озадачился.

— А может… это… вы возьмете?

— Зачем?

— Ну тоже защищать будете…

— Лесько вымогал у вас деньги? — с ледяным спокойствием уточнил Царьков.

— Да нет, ребята, какое вымогал… Я сам… ну, порасспрашивал, мне говорят, плати Лесько, он и от бандитов в случае чего прикроет, его Спиридон на день рождения звал…

— Это провокация! — внезапно завизжала Зинаида.

— Санька, проводи человека, — сказал Царьков И раньше, чем растерянный владелец ларька успел опомниться, Синицкий скользнул вместе с ним за дверь. Царьков захлопнул замок.

— Пойдемте, Зинаида Семеновна, — сказал он. Женщина, понурив голову, вернулась за ним на кухню.

— Значит так, Зинаида Семеновна, — жестко сказал Царьков. — Давайте договоримся так. Либо мы раскручиваем на полную катушку все. Всех этих ларечников, которые носили вашему мужу деньги. День рождения у Спиридона и прочие прелести. Либо вы без истерик и криков о бандитах отвечаете на вопросы о вчерашнем дне. Ваш муж вернулся около восьми и ушел около десяти?

— Да.

— Он не собирался никуда уходить в этот день, верно?

— Не собирался.

— Ему позвонили или за ним пришли?

— Пришли, — сказала старуха.

Зинаида кинула на мать ненавидящий взгляд.

— Кто пришел?

— Не видела я, кто пришел1 — заорала Зинаида. — В дверь позвонил, Андрей открыл, шу-шу-шу, и уехали!

— На чем?

— На «опеле». Он, «опель», на меня записан, — с вызовом сказала женщина. — А вы его на штрафной стоянке держите. Если чего с ним случится, я этого так не оставлю!

Царьков и Синицкий переглянулись.

— Значит так, Зинаида Семеновна, — сказал Царьков, — есть предписание произвести обыск у вас в квартире. Вот ордер, зови, Саня, понятых…

Обыск продолжался часа три. Из ящика бюро изъяли старые записные книжки Лесько. Из сейфа — пять тысяч долларов, происхождение которых хозяйка объяснить не смогла. За обложкой «Медицинской энциклопедии» обнаружилась целая пачка старых акций МММ — скорее всего, хозяева в досаде просто забыли о скоротечном сокровище.

Царьков не поленился слазить на антресоли. Те были забиты невероятным хламом. Рачительная хозяйка всему надеялась найти применение: старым плинтусам, отодранным при ремонте квартиры, рулонам обоев, которых уже не осталось в комнате, гигантской коробке из-под импортного телевизора, в которую были впихнуты коробочки поменьше: от видеомагнитофона и телефона. Царьков копался во всем этом хламе со странным чувством. Две недели он требовал санкции на арест Лесько — две недели он обивал пороги замов Молодарчука и самого и.о, начальника облУВД, он даже совершил почти немыслимый для милиционера поступок — пошел с материалом о Лесько в газету «Вечерний Тарск», — и вот наконец он дорвался до своего. Он ущучил продажного мента, который работал на преступную группировку. Но почему-то радости не было. Была головная боль, и было красивое, белокожее лицо московского бандита с рыжеватыми волосами и холодными глазами цвета мореного дуба, и были узкие пальцы московского гостя, открывающие дверцу угольно-черного, как глаза сатаны, «хаммера».

В семь вечера тяжелая железная дверь с кодовым замком захлопнулась за обоими ментами. Жилой дом, как уже сказано, был расположен в престижном и чистом районе. Из квартиры Лесько открывался великолепный вид на скованную льдом Тару, а сам подъезд выходил в другую сторону, на широкую и чистую улицу. Прямо рядом с подъездом была остановка троллейбуса, обросшая двумя киосками.