Читаем Сарасина никки. Одинокая луна в Сарасина полностью

Сарасина никки. Одинокая луна в Сарасина

Дочь Сугавара-но Такасуэ , Никки Сарасина

Река в ущелье гор.Стремнины шумЯ приняла за дождь,Так необычно!Ведь месяц нынче небывало ясный!

***

Когда я вновь отправилась на богомолье в Хасэ, мне было на кого положиться, не то что в прошлый раз. В пути нас повсеместно привечали, проехать мимо и не зайти никак было нельзя.

В роще Хахасо, что в краю Ямасиро, осенняя листва была и вправду бесподобно хороша[111]. Когда мы переправлялись через реку Хасэгава, мне пришло на ум вот что:

На реке Хасэгава волнаТо отхлынет, то снова нагрянет —Вот и я вернулась сюда.Веткой суги поданный знакВ этот раз мне явит свой смысл.

Я очень верила в это.

Три дня мы молились, а потом тронулись в обратный путь. На холме Нарасака, в той маленькой избушке, что прежде, в этот раз заночевать было нельзя, уж очень разрослось число наших спутников. В чистом поле соорудили временный кров, там поместились такие, как я, а люди наши заночевали на воздухе. Они расстелили на траве свои кожаные наколенники и прочее снаряжение, сверху бросили циновки, и в таком ненадёжном убежище провели всю ночь до рассвета. Утром их волосы были совершенно мокрые от росы. Месяц на рассвете был необычайно ясный и красивый, такой редко увидишь.

Наш путь неведом,Но и в небе странствийЗа нами следуетВсё тот же, что в столице,Рассветный месяц.

Положение моё теперь было не таково, чтобы отказывать себе в некоторых прихотях, и я бывала на богомолье в самых отдалённых храмах, порой имея в пути немало развлечений, порой терпя лишения. Для моего своенравного сердца это была и отрада, и утешение.

Печалиться теперь мне было не о чем, и лишь мысли о том, когда же, наконец, мои младшие дети войдут в разум[112] и я увижу их в достойном звании, не давали мне покоя, заставляя торопить течение месяцев и лет. Что же до него, моей опоры[113], то я желала всем сердцем, чтобы ему уготована была радость встать вровень с людьми сановными, на это я очень надеялась.

***

В прежние дни была одна дама, с которой мы очень сблизились — день и ночь писали друг другу стихотворные послания. Хотя это было давным-давно, мы и потом не прекращали обмениваться письмами, пусть и не так часто, как когда-то. Но теперь она стала женой наместника провинции Этидзэн[114] и вместе с ним уехала из столицы. От неё не доходило ни звука, я не выдержала и послала с оказией весточку:

Друг другу мысли поверяя,Хранили мы наш огонёк.Теперь угас он,На просторах КосиВ снегу глубоком утонул[115].

А она в ответ:

В Сираяма — Белых горах[116]Под снегами укрытый,Даже камушек самый малыйПотаённые думы хранит —Так разве угаснуть огню?

***

В первые дни третьей луны я отправилась далеко в Западные горы. Втайне от людских взоров, под покровом лёгкой дымки, тревожа душу своей прелестью, привольно и буйно цвела там сакура — лишь цветы и цветы крутом.

Далёко отсюда жильё,В этакой глухоманиГорной тропойНа цветы поглядетьНи один не идёт человек.

***

Когда мои семейные дела разладились, я затворилась в Удзумаса. От дамы, с которой мы часто беседовали во дворце, пришло письмо. Я как раз сочиняла ответ, когда послышались удары колокола, и я написала:

Так всё переплелось —О, эти страсти мирские!Нет забвенья от них.Колоколам предзакатнымС трепетом я внимаю.

***

При дворе принцессы, в этой безмятежной светлой обители, было нас трое дам, душами сродных, и мы часто беседовали. Как-то вернувшись домой, я на следующее утро не знала, куда себя деть, так мне их не хватало, и я написала этим двоим:

На пенных скалах прибояВраз рукава намокнут —Знаю это, но вы,С кем вместе волной накрывало,Мне оттого лишь дороже.[117]

Мне ответили:

На каменистом взморьеСколько мы ни искали,Нет ни ракушки — напрасныБыли труды рыбачек,Лишь рукава солоны.[118]

И ещё одна дама так написала:

Если бы не рослаВ бухте морская трава,Что зовут мирумэ — «встреча»,На пенных скалах рыбачкаНе ждала бы у моря погоды.[119]

Перейти на страницу: