Сарацинский клинок

– Бога ради, Пьетро, – прошептала она. – Что тебя задержало? Мы должны немедленно ехать!

– Я готов, – отозвался Пьетро.

Во дворе они сели на лошадей и тронулись в долгий путь к Рокка д'Аквилино.

Скача рядом с ней те двадцать миль, которые отделяли замок Хеллемарк от замка Рокка д'Аквилино, Пьетро совершенно открыто любовался Иолантой. С обожанием. С уважением. С нежностью. С любовью – и величайшей грустью.

Над горами взошло солнце. Теперь он мог разглядеть ее. Ее юное лицо было спокойно, сосредоточенно и без всяких признаков страха.

В то время, как я, думал Пьетро, дрожу с ног до головы от страха, когда думаю о том, что ждет нас… Возможно, справедливо говорят, что люди отличаются друг от друга, что люди благородного происхождения обладают какими-то особыми качествами? Может быть, умением держаться, счастливой свободой от страха?

Этого он не знал. Он знал только одно – что Иоланта прекрасна. Ее красота не была изысканной, Иоланта была просто цветущей, с ярким румянцем девушкой, проводящей много времени на свежем воздухе верхом на лошади, под лучами солнца. За три года, которые они были знакомы, Пьетро многое понял про нее. И многое вызывало в нем трепет.

Она такая веселая, думал он. Всегда смеется. У нее острый язычок, но это на поверхности, как пена над глубокими водами. А внутри нее – бездонные глубины. Барон Рудольф является владетелем Роглиано, но управляет всем она. Ей нет еще пятнадцати, а она командует всем в Хеллемарке, как взрослая женщина – нет, даже не так – как мужчина. Очень деликатный мужчина, хорошо воспитанный, умный и очень добрый. Если бы на мою долю выпало такое испытание, грустно подумал он, меня бы это погубило…

Ио обернулась в седле и взглянула на него.

– Почему ты так смотришь на меня, Пьетро? – спросила она.

– Потому что… – начал Пьетро и замолчал. Потом у него вырвалось то, что он давно хотел сказать ей: – Потому что ты прекрасна. И потому что я люблю тебя…

Она направила поводьями свою белую кобылу так, чтобы коснуться своим коленом колена Пьетро. Потом она протянула ему руки.

Он поцеловал ее. Это было не в первый раз. Он целовал ее много раз. В первый раз – по ее требованию. Ей нравилось, когда он целовал ее.

Но на этот раз все получилось иначе.

Она склонила голову на его плечо, лицо ее побледнело. Потом оно вновь обрело краски. Она открыла глаза.

– Еще раз, – прошептала она. – Вот так, как сейчас.

– Что еще раз? – вытаращил на нее глаза Пьетро. – Как это?

Ее губы двигались медленно, лаская его ухо.

– Вот так. Чтобы у меня пальцы на ногах сжались. Это в первый раз ты так сделал. Это очень интересно.

– О, Господи, сын Святой Марии! – выругался он.

– Не богохульствуй. Так оно и есть. Ты целовал меня и раньше, и мне это всегда нравилось. Твои поцелуи всегда согревали меня и размягчали… делали какой-то сонной…

– А сейчас все иначе?

– Да. Я вовсе не чувствую себя сонной. Ни капельки. Не трать время попусту, Пьетро. Целуй меня.

Он так и сделал. Это был очень долгий и очень обстоятельный поцелуй.

Она высвободилась.

– Нет, – сказала она, глядя ему в глаза. – Не надо. Больше не надо.

– Почему?

– Потому что… я кое-что поняла.

– Что именно? – спросил Пьетро.

– Я не скажу тебе. Впрочем, нет, скажу. Я всегда удивлялась, как это женщины допускают мужчин к своему телу… так, что от этого рождаются дети. Теперь я поняла. Ты только что научил меня…

– Я? – удивленно переспросил Пьетро.

– Да, ты. Мне всегда это казалось странным… и скорее противным. Я видела, как этим занимаются животные, и мои братья рассказывали мне, что люди делают то же самое. Меня от этого просто тошнило. Но теперь я так не чувствую. Ты понимаешь, Пьетро, – это как летняя гроза. Все тихо, воздух спокоен. Потом раздается гром. И молния раскалывает небо пополам. Потом потоки дождя, такие громкие, что ты не слышишь биения собственного сердца…

– Так было сейчас? – прошептал Пьетро. – С тобой?

– Да. Внутри у меня – удар грома. И молнии. И ливни. Ливни все еще шумят… и… я не слышу, как бьется мое сердце…

Пьетро посмотрел на нее, и лицо его скривилось. У него возникла постыдная уверенность, что он сейчас заплачет.

Она смотрела на него.

– Что тебя беспокоит? – спросила она.

– Дело в том, что я, – с грустью сказал он, – всегда чувствовал такое. С самого первого раза. Но это не к добру, Ио…

– Почему? – отчетливо произнесла она.

– Потому что мы не можем. Ты… ты как звезда. А я крот, копающийся под землей. Мы разделены. Я даже не могу поднять глаза, чтобы посмотреть на тебя.

– Пьетро, – сказала она.

– Да, – прошептал он. – Что, Ио?

– Я тоже люблю тебя. По-настоящему люблю. И все различия в нашем положении, и все другие глупости, которые придумывают люди, чтобы чувствовать себя значительными и лучше других, ничего не значат…

– Но они будут значить, Ио. – Пьетро почти плакал. – Но они будут значить!