Саргассово море

Подвергнуть ее, такую нежную, такую слабенькую, ужасным мукам жажды! Видеть страдания на ее очаровательном лице!.. Предо мной восходит огромное багровое солнце, и в голове моей проносится мысль: «лучи его, которые сейчас брызнули мне огнем в глаза, только что осенили меловые вершины Пиренеев»…

— Ты исчезнешь, — шепчет она, — твой взгляд уже ищет дорогу, по которой ты прибыл сюда, Главкос, Главкос, не покидай маленькой Тозе, не оставляй со совсем одинокой на этом острове! Если ты исчезнешь, она останется на этом месте, неустанно вглядываясь туда, где скроешься ты. Главкос, Главкос, возьми меня с собой! Возьми меня! Хочешь, отправимся вместе, и пусть твоя страна станет моей. Жить без тебя, мой любимый, не покоиться вечером в твоих объятиях, не чувствовать больше на моих губах свежесть твоих губ. О! Только не это, только не это!

Она плачет, задыхаясь и всхлипывая; все ее существо сотрясается от рыданий и выражает такое страдание, такую тоску, что мои колебания исчезают. Нет, она не будет ожидать меня на вершине берегового утеса, ее глаза не будут устремляться к горизонту, ожидая возвращения большой птицы.

— Да, ты права, маленькая Тозе; — говорю я вполголоса, — отправимся вместе; если я улечу один, то непреодолимая сила снова приведет меня к тебе. Бежим с этого острова, уйдем от странных людей, его населяющих! Там будет счастье, жизнь, любовь!

Жалобная мелодия доносится с берега; я наклоняюсь и вижу: около статуи Мусагета собралась кучка островитян; на жертвеннике распростерто до ужаса исковерканное тело; весь камень красен и пятна достигают подножия статуи.

Я в ужасе отворачиваюсь и, подняв на руки мою подругу, быстро несу ее к Аллее Могил.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Икар» готов к отправлению, все налажено, проверено.

Все в порядке.

Тозе смотрит на меня, усевшись на песчаном берегу.

Что чувствует она? Какие мысли реют в ее очаровательной головке? На ее лице не заметно сожалений; нет, радостной улыбкой озарена она, и восторженно горят ее глаза.

Все готово, я отвязываю канат. Тозе сзади меня, ее голова едва поднимается выше кузова, меня охватывает лихорадочная поспешность, я тороплюсь бежать из этого отдаленного уголка земли, куда я никогда не возвращусь; через несколько часов я буду далеко на юге, на широте Антильских островов.

Мотор хрипит, пропеллер вертится, оживает громадная птица, скользит и вдруг поднимается, рея над морем. Аппарат описывает плавную линию; в последний раз показывается Аполлония; блестит береговой утес; на берегу мелькают крошечные существа; в последний раз через ветви пальм улыбнулось мне светлое озеро, и больше не видать ничего, кроме беспредельной зеленой равнины.

Глава XVIII

Теперь «Икар» несется к югу с быстротой метеора, и тень его больших белых крыльев чертит непогрешимо правильную прямую над Саргассовым морем.

Я машинально управляю гидропланом, а мысль моя уносится туда, к таинственной Аполлонии, от которой остается виден только постепенно блекнущий силуэт базальтовой скалы.

Мне кажется, что я пережил ужасный кошмар; каким же мне покажутся позже эти несколько недель, прожитых среди этого удивительного народа, который так странно вернулся к варварским обычаям далеких времен?

Я высчитываю, что прошло около четырех месяцев с той поры, как я покинул Азорские острова… Что я расскажу о них? Осведомить весь мир о существовании этого острова, этого народа? Дать полный отчет о своих приключениях?

Я чувствую, что мне будет как-то совестно говорить обо всем этом. Да что мне заботиться об этом? Что мне до мнения людей? Важнее всего, что «Икар» со скоростью двухсот пятидесяти километров увлекает Тозе и меня в цивилизованный мир.

Я осторожно оборачиваюсь, вижу молодую женщину с головой, запрокинутой назад, прислоненной к краю кузова. Я ее зову, она не отвечает, очевидно, она потеряла сознание; этот стремительный полет в таком странном корабле, непрерывное дрожание мотора, волнение, которое испытала она, поднявшись над морем, — всего этого было слишком много для ее слабенькой, хрупкой натуры. Более того, несмотря на кожаный костюм, которым я прикрыл ее, она должна была озябнуть, так как из-под пропеллера дул ледяной ветер.

Оставить сиденье летчика, очевидно, нельзя. Об остановке, хотя бы на мгновение, нечего и думать. О! Какой бы ни было ценой, но, прежде всего, надо перелететь через этот беспредельный зеленый пояс, и я усиливаю, насколько возможно, скорость «Икара».

Минуты бегут за минутами, и все-таки не видно ничего, ничего, кроме бесконечного, монотонного моря водорослей, а, между тем, прошло уже два часа, как я покинул Аполлонию, два часа «Икар» летит неотступно на юг.