Саркофаг

Профессор Мустафа Азиз аккуратно раскрыл книгу и принялся бережно листать желтые хрупкие страницы. Остальные, затаив дыхание обступили его со всех сторон. Они понимали, что после того что сейчас им сообщит египетский ученый многое должно перевернуться в их мировоззрении. Впрочем, и без этого, та модель мира, которую они впитали с молоком матери, уже была безвозвратно разрушена нагло вторгшимися в их мир чужаками. По большому счету, не имело значения как именно их называть гоблинами или томиноферами, суть явления от этого не менялась.

Сенсей и Ольга с грустью смотрели на остальных. К своему удивлению, они завидовали им. Вернее, их спасительному неведению по поводу грядущих событий. Кроме того Мустафа Азиз успел предостеречь их от чрезмерной болтливости, во время обмена мнениями на древнеегипетском языке. Поэтому они предпочитали помалкивать, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего.

Наконец профессор нашел то место в тексте, что искал. Внимательно оглядев поверх очков свою небольшую аудиторию, блестящими от возбуждения черными глазами, он тем самым призвал их к вниманию.

Удостоверившись в том, что слушатели готовы с должным трепетом внимать его откровениям Мустафа Азиз начал читать:

— «Грядет ужасная буря! Люди, именующие себя ксеносервусами, взалкавшие еще большего богатства и власти, в безумной гордыне своей, посчитавшие себя равными богам, глупостью же своею уподобившиеся скотам лишенным всякого разумения, призовут тех, кого призывать нельзя! Томиноферы услыхав их призыв, не преминут вторично явиться в наш бренный мир, откуда они были изгнаны единожды. Они придут для того чтобы учить, древней истине…».

Профессор прервался и, воздев указательный палец вверх, прочитал, словно пропел на латыни:

— «Quod Genus humanum ese alus, aliis est cibus»! Что для одних род человеческий, то для других пища!

— И что это значит? — сипло спросил Стас.

— Это значит, что наступила эра каннибалов! — в упор, взглянув на него поверх очков, сказал Мустафа. — Иными словами, детские забавы человечества закончились, и теперь настало время страшного отрезвляющего похмелья!

— Они человечиной питаются что ли? — взвыла, чуть ли не в голос Алена, в ужасе от дошедшего до нее с опозданием истинного смысла слов профессора.

— Именно! — благожелательно глянул на нее тот, пригладив свои набриолиненные волосы. — И не только они, ксеносервусы тоже.

— Так они и этих козлов тоже на это дело подсадили? — изумленно вскричал Стас.

— Чего орешь? — неодобрительно покосился на него Влад. — Тебе же сказали, что да!

— Знаешь, как-то сложно спокойно выслушивать о том, что ты, являешься ни чем иным как бройлерным цыпленком! И вся ценность твоя определяется лишь весом твоих окорочков или грудки!

— Ну что же делать? — криво ухмыльнулся Влад. — Выяснилось, что пока человечество тысячелетиям носилось со своим богатым духовным миром эти томиноферы точили свои кривые ножи, готовясь перерезать нам глотки, освежевать и тупо сожрать!

— Н-да, жутенькая перспектива! — подавленно произнес адьютант.

— Если вы уже закончили свои прения, то, может быть, я все-таки закончу цитировать этот отрывок? — с любопытством глядя на спорщиков, спросил Мустафа.

— А что это еще не все? — оторопел Стас. — Мне то, что уже прозвучало, еще неделю переваривать нужно будет!

— Ага, если ты проживешь еще эту неделю! — пробормотал Летун.

— Заткнитесь, оба! Дайте послушать! — нетерпеливо прикрикнул на них Влад.

— «…Из людей же выживут лишь те, кто став ксеносервусом, будет верным слугой томиноферам и питаться себе подобными станет. Иного не дано».

— Не хочу я людей есть! — возмутилась Алена.

— А тебе, кстати, этого никто и не предлагает, если ты этого еще не заметила! Это тебя будут есть! — фыркнул Стас.

— Заткнись урод, без тебя тошно! — всхлипнула Алена. — У меня мама дома осталась и сестренка! Я думала, что их расстреляли или танками подавили, а тут такое!

После этого девушка безутешно в голос разрыдалась. После услышанного все выглядели подавленными. У всех были семьи, с которыми они уже мысленно простились, понимая, что в обрушившемся на них всех ужасе шансы на то чтобы выжить были равны нулю. Но известие о том, какая страшная участь была уготована их близким, поразила всех настолько, что онемев от горя, они надолго замолчали.

Все это время лишь Сенсей и Ольга с каменными лицами сохраняли полное спокойствие.

Наконец смахнув набежавшие слезы, Мустафа подошел к Алене и, обняв ее, положил ее голову себе на грудь:

— Девочка моя, не плачь, не надо! Я не знаю, что стало с моей любимой Зейнаб, и моими дорогими мальчиками. Но я верю, что сейчас они уже в лучшем из миров, смотрят на меня оттуда и улыбаются мне! Нам же еще предстоит испить нашу чашу до дна, какой бы она горькой ни была! Все в воле Аллаха!

Влад скрипнул зубами, бросив на профессора дикий взгляд. Мысль о том, что с его дочерью и бывшей, пусть даже разведенной, женой могло произойти то, о чем рассказал Мустафа, была ему невыносима.

— И что нам теперь со всем этим делать? — собравшись с силами, спросил он.