Саркофаг

19 августа 2007 года. 00 часов 13 минут.

Санкт-Петербург. Набережная реки

Монастырки, дом 1

(Александро-Невская лавра)

После того как отец Матвей поспешно выбежал из бокса, Олег присел на стул возле кровати Романа и незаметно для себя прикорнул. Ему приснился кошмар, где он, жадно хватая ртом тягучий, насквозь пропитанный испарениями гниющих листьев воздух, метался по мрачному лесу, пытаясь найти выход к прятавшейся за деревьями рубленой церквушке. Но каждый раз, когда ему, казалось, вот-вот удастся выскочить на опушку, стволы смыкались непроходимой стеной, и все начиналось заново.

В начале двенадцатого монаха разбудил мягкий толчок в голову, вслед за которым сердце будто проткнула раскаленная игла. Плохо соображая спросонок, он заполошно вскочил, тут же складываясь пополам от полыхнувшей за грудиной невыносимой боли. А на кровати, вцепившись в одеяло, хрипя и булькая, бился Роман.

Олег усилием воли сумел совладать с собой и всем телом навалился на извивающегося в конвульсиях парня, не давая ему свалиться на пол. Он попытался купировать эпилептический припадок, подпитывая Романа собственной энергией, и тут же поплатился за это сердечным приступом.

Облившись холодным потом, монах осел на пол и, привалившись к тумбочке, ухнул в непроглядный омут забытья. Вернувшийся отец Матвей без лишнего пиетета отхлестал его по щекам, приводя в чувство, а затем насильно влил в рот одно из своих магических снадобий.

Олег, ощущая, как постепенно проясняется сознание и помаленьку отпускает боль, потряс головой, прогоняя остатки одури. Потом ошеломленно спросил:

– Что это было?

– Что было, что было? – как обычно заворчал священник. – Кто-то инициировал мгновенное обращение – вот что это было.

– Какое обращение? – все еще сидя на полу, удивленно захлопал глазами монах.

Вместо ответа его собеседник сам задал вопрос:

– Ты, когда по темной территории болтался, часом не видал, как твари одновременно большое количество народу порешили?

Олег на минуту задумался, прикрыв глаза, а когда вспомнил, то вздрогнул:

– Там же, – он машинально бросил взгляд на наручные часы, отмечая начало новых суток, – вчера днем целая рота ОМОНа попала в засаду. Кровососы всем до одного порвали глотки и куда-то на их же машинах увезли.

– Вот тебе и ответ. – Глядя в сторону, старик с озабоченным видом теребил бороду. – Ему зачем-то срочно нужна серьезная ударная сила. Впрочем, кажется, я знаю – зачем… А мальчик-то, как ты, наверное, заметил, очень – точнее сказать, даже слишком – тесно с ними связан. И это, как ни странно, дает нам реальный шанс…

Оборвав на полуслове малопонятный для Олега монолог, он склонился над переставшим корчиться, но все еще тяжело и часто дышащим, до синевы бледным Романом. Пощупал пульс, оттянул веки и выдохнул:

– Да, все верно, его нужно как можно скорее возвращать… Пока не поздно… Помоги-ка мне доставить хлопца в Благовещенскую церковь.

– Там же реставрация! – не удержался от возгласа взбодрившийся в результате действия эликсира монах. – Может, лучше в Троицкий собор?

– Я у тебя, раб божий, совета спрашивал? – насупился старик.

Виновато потупившись, Олег подхватил Романа на руки и вынес в холл, где уже дожидалась предусмотрительно подготовленная отцом Матвеем каталка на мягком резиновом ходу.

В перегороженном строительными лесами, на две трети скрытом под защитной пленкой храме оставалось совсем немного свободного места перед самым амвоном. Туда они кое-как втиснули каталку. После чего начали твориться и вовсе непостижимые для Олега вещи. Священник приказал совершить форменное святотатство – занести в алтарь непосвященного. А в ответ на удивленно-непонимающий взгляд, ничего не объясняя, угрюмо буркнул: «Так надо».

Смирившись с нарушением всех мыслимых и немыслимых канонов, монах, беспрекословно следуя указаниям, опустил Романа на возвышение горнего места, между семисвечником и большим запрестольным крестом.

Слегка запыхавшийся отец Матвей поднял на него глаза и вполголоса спросил:

– Теперь понял, почему нельзя было в собор?

Тяжело вздохнув, Олег кивнул, прекрасно понимая, что в действующем храме никто бы не позволил сотворить подобное, пусть даже и глубокой ночью.

Больше ничего не говоря, старик опустился на колени перед крестом, трижды осенил себя крестным знамением, глубоко, до самого пола поклонился и беззвучно зашевелил губами, читая молитву.

Олег ощутил, как в прохладном, с запахом сырой штукатурки воздухе от него одна за другой покатились теплые, переливающиеся золотистым свечением волны. Недолго думая, монах пристроился рядом и попытался подключиться к ментальной сфере наставника.