Саркома

Под потолком в центре лепного орнамента бронзовая люстра со светильниками, на паркетном

полу мягкий ворсистый палас умиротворяющего зеленого цвета. На приставном столе гирлянда

разноцветных телефонных аппаратов. А над кожаным креслом портреты Ленина и Брежнева в

маршальском мундире с четырьмя золотыми звездами героя.

За столом, на котором лежали папки с оперативной информацией и несколько свежих номеров

газет «Правда», «Известия», «Труд», «Крымская правда» и журнал «Коммунист», восседал хозяин

кабинета — Макарец. Лет пятидесяти от роду, выше среднего роста, плотного телосложения, с

благородными, можно сказать, аристократическими чертами лица с высоким лбом.

— Виктор Сергеевич, в приемной товарищи Добрич и Калач. Вы назначили им встречу на 15.00,

— сообщила секретарь-машинистка.

— Пригласите, — велел он. Спустя несколько секунд дверь отворилась, в кабинет вошли среднего

роста, коренастый генерал-майор и высокий, статный, косая сажень в плечах, майор. Калач

взглянул на хозяина кабинета. Тот в темно-синем костюме-тройке, белой сорочке с галстуком и

золотым зажимом с алой капелькой рубина, набычившись, сидел в кожаном кресле. Его мрачный

вид не предвещал ничего хорошего.

— Здравия желаю, Виктор Сергеевич! — приветствовал Добрич.

— И вы, будьте здоровы! — сухо ответил Макарец и жестом пригласил. — Проходите поближе.

Товарищ генерал, присядьте, а вы…

Первый секретарь метнул суровый взгляд в сторону офицера и промолвил:

— Язык не поворачивается назвать вас товарищем. Хоть и говорят, что в ногах правды нет, но

постойте. Невелика шишка, еще успеете вволю насидеться…

Не ожидавший такой встречи Вячеслав Георгиевич опешил. А слова о том, что еще успеет

насидеться, давали понять, что от сумы и от тюрьмы не следует зарекаться, что дело намного

серьезнее и драматичнее, чем он предполагал. «Теперь от Макарца зависит, будет ли возбуждено

уголовное дело по факту избиения Слипчука, суд и наказание за злостное хулиганство или

умышленное причинение тяжких телесных повреждений, — с горечью подумал он.— Независимо

от того, по какой их этих статей будут квалифицированы его действия. Наказания с лишением

свободы не избежать». Майор с побледневшим лицом замер у торца длинного стола, а Добрич,

смутившись, присел на стул

—Что же вы, Вячеслав Георгиевич, позорите высокое звание коммуниста и офицера советской

милиции. Средь бела дня, как разбойник с большой дороги, устроили разборку? И с кем? С

ответственным работником райкома партии, идеологом, почитай, вашим начальником по

партийной линии? В здравом рассудке ли вы? На кого подняли руку и не просто руку, с жезлом?

Это равнозначно нанесению удара ножом в спину или выстрелу из обреза. Стоило бы сорвать

погоны, но велика честь. Не хочу мараться. Это сделают твои начальники, их у тебя много,

начиная с министра МВД…

— Виктор Сергеевич, я все объясню, — вклинился он в шквал этих порицающих вопросов. — Я

намеревался мирно без истерики поговорить со Слипчуком, но он проявил гонор, полез в драку,

поцарапал мне щеку и разодрал нос. Хлынула кровь, я чуть не захлебнулся, — Калач указал на

нос со следами ранения. — Конечно, у меня взыграла кровь. Не мог я струсить и дать деру. Какой

бы я после этого был бы начальник милиции, ведь это происходило на глазах двоих водителей.

Мой шофер Михаил Трошин готов подтвердить тот факт, что Александр Петрович первым

перешел в рукопашный поединок…

— Не лги, у Слипчука не было причин для агрессии, — осадил майора Макарец.

— Александр Петрович пребывал под градусом, слабо контролировал свои действия, —возразил

офицер. — Наверное. ему моча в голову ударила, решил покачать права, показать, кто в районе

хозяин. Не на того напоролся.

— Это тебе, ревнивцу, моча в голову ударила! — повысил голос Виктор Сергеевич. Калач

посчитал благоразумным изменить тактику и покаялся:

— Признаю свою вину, что не сдержался, эмоции, гнев меня захлестнули. Но тому есть веская

причина. Александр Петрович, вместо того, чтобы заниматься идеологией, соблюдать моральный

кодекс строителя коммунизма, создавать условия для укрепления семьи –ячейки общества,

настойчиво приставал к моей жене Ларисе Юрьевне, склонял ее к интимной близости. Несмотря

на предупреждения, продолжал ее преследовать любовными посланиями, соблазнял дорогими

подарками…

— Он, что же разрушил ячейку или от вас ушла жена?

— Не ушла, но могла уйти, если бы я решительно не пресек его домогательства. Это же типичная

аморалка, которая не красит облик и поведение коммуниста, тем более идеолога, обязанного

служит нравственным примером для других.

— Вячеслав Георгиевич, это не вам судить, аморалка или знаки внимания, проявленные к вашей

жене в рамках приличия, — одернул его Макарец.

— Слипчук грубо преступил эти рамки.

— А вы преступили закон. Полагаю, что знакомы с творчеством Шекспира, его гениальными

трагедиями?

— Знаком, интересуюсь классической литературой и искусством, — отозвался майор,

догадываясь, куда тот клонит и не ошибся

— Прочитайте еще раз трагедию о ревнивце Отелло и Дездемоне. Очень поучительное

произведение.